Соловей для черного принца

— Больше всего ей, бедняжке, досталось, конечно же, от миссис Додд, — озабочено сказала хозяйка. — Дадли пробыла здесь дольше всех и буквально закидала нас вопросами о малютках. Скажу честно, ее настойчивая забота только обеспокоила нашу Марго.

— О, тогда мы не задержимся! А то еще навредим вашей пси…собаке, — высказалась тетя, враждебно поглядывая на новоиспеченную семейку. Она совершенно не переносила маленьких собачек и их визгливого тявканья. Однако, чтобы доставить удовольствие миссис Ливингтон, вместе с нами склонилась над корзиной, где в шерстяном одеяле копошились крошечные лысые комочки, а гордая мамаша устало развалилась, открыв лоснящееся брюхо со взбухшими сосцами. От корзины несло смешанным запахом молока и мокрой шерсти.

— Вряд ли сегодня у нее выдастся хоть одна свободная минутка! — лукаво заметила хозяйка.

На что тетя Гризельда с умным видом воскликнула:

— Ни единой! Щенки — это чрезвычайно волнующее событие!

В гостиной нас встретил доктор Ливингтон, который на время утренних визитов закрыл свой рабочий кабинет и принимал любопытствующих гостей с растерянной улыбкой и сползшими на нос круглыми очками. После того, как мы разместились в рядок на диване, он уверил нас, что новорожденные чувствуют себя хорошо и могут похвастаться отменным аппетитом.

Счастливое прибавление в докторской семье мы обсуждали минут десять, после чего тетя Гризельда, решив, что достаточно потратила время на "достойный повод", не мудрствуя спросила:

— А как здоровье вашего сына? Мы слышали, он попал в неприятное положение на празднике.

В первый момент и доктор, и его жена оторопело глядели на бестактную гостью, с тугими оборотами соображая, правильно ли они разобрали слова. Но вдруг мужчина расхохотался, демонстрируя крупные зубы под щеточкой усов. Напряжение, застывшее в ровных спинах и стиснутых пальцах, отпустило.

— Ну, Гризельда, вы даете! Ваша прямота выше всяких похвал!

— Что вы, и мне пришлось вильнуть.

— Да, но другие так и не осмелились задать этот вопрос, хотя приходили только ради него. А наша собачонка интересовала их не больше, чем десятая жена китайского императора!

— Неужели и Дадли Додд ушла ни с чем! — оживилась тетя.

— Абсолютно! — кивнул доктор, поправляя очки.

— Ха, генерал сдает! — брякнула тетушка, торжествующе сверкнув бусинками глаз.

В следующий момент дверь в гостиную отворилась, и вошел Николс. Конечно же, мое неопытное в таких делах воображение рисовало приблизительную картину того, во что может превратиться здоровое розовое лицо, когда по нему пройдутся с десяток тяжеловесных кулаков, но действительность превзошла даже самые смелые фантазии.

В вошедшем в комнату существе признать молодого Ливингтона можно было только по родству его тощей фигуры с колокольной вышкой. Лицо же его не поддавалось узнаванию и походило на обожаемый старушкой Финифет мясной деликатес, который она с сочным причмокиванием именовала "печеночной кровянкой" и готовила только на Рождество и Пасху. Яство это было крайне мудрёное, так как требовало более семи видов печени, каждой по фунту, распаренной гречихи, гусиных желудков, порубленного бараньего жира, костного мозга, свиной крови и промытых кишок для наполнения прокрученной смесью. Взбухшая на жире и мозгах колбаса разжигала аппетит только у самых голодных гурманов, но неизменно поражала богатой цветовой гаммой — от иссиня-черных и лилово-красных до мучнисто-серых тонов. Мой крепкий организм не мог укорить себя в слабости при виде любимой кровянки Финифет, но от взгляда на разукрашенное столь искусно лицо Николса мне подурнело.

Те же позывы, видимо, охватили и Сибил, так как она зажала рот и нос ладонью, а над побелевшими пальцами круглые глаза оповещали нас о ее бедственном положении.

— Силы небесные!!! — промычала тетя и вскочила, протянув руки к несчастной жертве деревенских развлечений. Но тут же опустилась обратно на диван и судорожно ощупала — на месте ли шляпка-капот из бронзового муара с мишурой и бисером.

Николс храбрился. Левая рука его покоилась на перевязи, плечи сутулились, а под рубахой просматривались марлевые бинты.

И все же было в нем что-то такое, что отвергало всякую жалость. Самозабвенный азарт, владевший им на скачках, не испепелился дотла в жаркой потасовке, а теплился еще в его душе, неясной, едва угадываемой тенью, отражаясь в заплывших глазах застенчивым торжеством. Он попробовал мужественно улыбнуться, но распухшие губы подвели его и болезненно скривились. Тогда Николс проковылял к материнскому креслу и оперся о спинку.

С появлением сына миссис Ливингтон растеряла всё деланное лукавство и теперь, не таясь, промакивала набежавшие слезы трепещущим платочком и деликатно пошмыгивала.

— Как видите, его хорошенько помяли, но жить будет! — с легкой иронией пробасил доктор. — В его года полезно разок другой наподдавать кому-нибудь или схватить пару затрещин. Поучительный момент, так сказать…

— И чему же он поучает? — скептически отозвалась тетя, мрачно изучая живописную абстракцию на лице пострадавшего. — Подставлять другую щеку?