Сомерсет Моэм. Король Лир Лазурного Берега

О Сайри Барнардо-Уэллкам-Моэм написано много. В одних биографиях она беззаботна, безответственна, при этом хитра, дальновидна, себе на уме, а бывает, и нечиста на руку. Зато в других – Сайри теплый, благородный человек, который любит жизнь и своих друзей. «Эта женщина исключительного радушия и обаяния, ее отличали безупречный вкус и вдохновение, – вспоминает прозаик и фельетонист, друг Моэма Годфри Уинн. – Есть люди, которые дают, а есть, которые берут. Так вот, Сайри относится к дающим». «Она была исключительно талантливым, оригинальным и интересным человеком, – вторит Уинну критик и прозаик Ребекка Уэст. – Ее энергия, стремительность, подвижность сродни колибри, которая вечно куда-то рвется».

Между этими взглядами на жену Моэма нет, в сущности, никакого противоречия: беззаботность и безответственность прекрасно ведь уживаются с радушием и вдохновением, хитрость и дальновидность – с талантом и оригинальностью. Как и во всяком человеке, в Сайри намешано всякое, и точнее всего об этом написал тот, кто знал ее не в пример лучше Годфри Уинна или Ребекки Уэст, – Уильям Сомерсет Моэм. Верно, Моэм считал жену мегерой, обманщицей, сплетницей и – не без оснований – истеричкой. В итоговой книге «Вглядываясь в прошлое», печатавшейся в «Санди экспресс» через много лет после смерти Сайри, Моэм ухитрился не сказать о покойной жене ни одного доброго слова: снобка, интриганка, сплетница, эгоистка, лгунья, развратница. Поневоле вспоминается реплика Стрикленда из романа «Луна и грош»: «Черт бы побрал мою жену! Она достойная женщина, но я бы предпочел, чтобы она была в аду». Писатель вспоминает, какие сцены Сайри закатывала ему по ночам, и как потом, наутро, когда Моэм садился за работу – он писал тогда свою лучшую пьесу «Круг», – перед ним извинялась; как и всякая истеричка, была отходчива: «Забавно, что „Круг“ считается твоей лучшей пьесой. Я не слишком-то хорошо с тобой вчера обошлась, когда ты ее писал»[58]

.

Он стыдился и боялся ее. Когда Сайри летом 1955 года умерла, Моэм, говорят, радовался, что не должен впредь ее содержать, писал своей близкой приятельнице Барбаре Бэк: «С моей стороны было бы лицемерием делать вид, что я опечален смертью Сайри. Она с самого начала и всю жизнь мучила меня. Мне говорили, что она надеялась меня пережить. Интересно, приходило ли ей в голову, когда она оглядывалась назад, во что она превратила свою жизнь». Верно, Моэм не любил жену, стыдился ее и обвинял во всех смертных грехах, однако в чем-то, надо признать, отдавал ей должное.

«Но возьмем, к примеру, X. (то бишь Сайри), – читаем в его „Записных книжках“ за 1922 год. – Она ведь не просто лгунья, она дня прожить не может, не сочинив очередных злобных, ни на чем не основанных небылиц, и рассказывает их так убедительно, в таких подробностях, что невольно думаешь: а ведь она сама в них верит. У нее железная хватка, она не задумаясь пойдет на любую уловку, лишь бы добиться своего. Стремясь пробиться в общество, она нагло навязывает свое знакомство людям, которые наверняка предпочли бы этим знакомством пренебречь. X. страшно честолюбива, но в силу своей ограниченности довольствуется второразрядной добычей: обыкновенно ей достаются секретари влиятельных людей, а не сами великие мира сего. Она мстительна, ревнива и завистлива. Вздорна и неуживчива. Тщеславна, вульгарна и хвастлива. В этой женщине много по-настоящему дурного. При этом она умна. Обаятельна. Обладает изысканным вкусом. Она великодушна и способна потратить все свои деньги до последнего гроша с тою же легкостью, с какой тратит чужие. Хлебосольная хозяйка, она радуется, доставляя удовольствие гостям. Ее глубоко трогает любая любовная история, она не пожалеет сил, пытаясь облегчить бедственное положение людей, до которых ей, в общем-то, нет никакого дела. Если кто заболеет, она будет самой образцовой и преданной сиделкой. Она веселый и приятный собеседник. Ее самый большой дар – способность сочувствовать другим. Она с искренним состраданием выслушает ваши жалобы на превратности судьбы и с непритворным добросердечием постарается их облегчить или поможет нести их бремя. Она проявит подлинный интерес ко всем вашим делам, вместе с вами порадуется вашему успеху и разделит горечь неудачи. Есть в ней, стало быть, и истинная доброта. Она отвратительна и мила, алчна и щедра, жестока и добра, злобна и великодушна, эгоистична и бескорыстна. Каким же образом может писатель свести эти несовместимые черты в единое гармоничное целое, создавая достоверный образ?»[59]

Сам Моэм, к слову, любил, создавая достоверный образ, «свести несовместимые черты в единое гармоничное целое». Иногда получалось, иногда – нет.