Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году

О мобилизации будет широко объявлено, и она официально начнется только тогда, когда правительство Австро-Венгрии попытается принудить Сербию силой оружия. Однако секретные приготовления [preparatifs clandestins

] начинаются с сегодняшнего дня[1497]

.

Позже Вивиани вскипел от возмущения, узнав о том, что ситуации было позволено зайти настолько далеко и что это произошло так быстро, и потребовал от Палеолога полного отчета о его действиях в критические дни кризиса, обвиняя его в том, что он утаивал важную информацию о действиях России (отсюда, очевидно, и возник миф о несанкционированных манипуляциях Палеолога). Но хотя Вивиани не получал оперативной информации (что, без сомнения, и намеревался сделать Пуанкаре), Пуанкаре и набережная д’Орсэ держали руку на пульсе. Если телеграмм Палеолога было недостаточно, параллельно поступали депеши от французского военного атташе генерала Лагиша, который сообщал 26 июля, например, что в Варшаве, Вильно и Санкт-Петербурге – во всех районах, прилегающих к немецкой границе, – уже проводятся «секретные военные приготовления»[1498]

. Однако с набережной д’Орсе не слышно было призывов к сдержанности. Пуанкаре, хотя позже он фальсифицировал ключевые детали своего участия в кризисе, никогда не отрекался от Палеолога или политики, которую тот с таким энтузиазмом представлял в Санкт-Петербурге.

Безусловно, были моменты, когда вера Сазонова в мирный исход, казалось, не была напрасной. Мы видели, что австрийцы сделали паузу после получения 25 июля ответа на свой ультиматум в надежде, что картина австрийских военных приготовлений может вызвать – в последний момент – уступки со стороны Белграда. Сазонов ошибочно воспринял это как знак того, что Вена, возможно, ищет пути к отступлению, и начал рассуждать о дипломатическом урегулировании. «До самого последнего момента, – сказал он французскому послу 26 июля, – я буду демонстрировать готовность к переговорам». Что он имел под этим в виду стало ясно, когда он вызвал к себе Сапари для «откровенного и дружественного разговора» о российской позиции. Разбирая австрийский ультиматум по пунктам, Сазонов настаивал на «неприемлемом, абсурдном и оскорбительном» характере каждого и закончил следующим предложением: «Отзовите свой ультиматум, измените его форму, и я гарантирую, что мы сможем добиться результата»[1499]

. Эти «переговоры» вряд ли могли стать основой для дальнейших плодотворных дискуссий. В любом случае краткая пауза, взятая австрийцами после получения ответа на ультиматум, была вызвана не их сомнениями в правильности собственного курса, а надеждой, что Белград может отступить в последнюю минуту. Известие о предварительной мобилизации русских, естественно, развеяло эти надежды. Никто не был больше взволнован зрелищем посадки казаков в поезда, чем Мирослав Спалайкович, который видел в них предзнаменование начала последней битвы за единство и свободу Сербии. Поскольку царь призывал сербов сражаться «как львы», было маловероятно, что Белград повторно вернется к обдумыванию условий австрийского ультиматума. А тем временем Сазонов прямо посоветовал Белграду не принимать британское предложение о посредничестве.