Сон о Кабуле

Он хотел понять связь человеческого духа с политикой. Философии и веры с винтовкой, стреляющей в спину из ночной засады, с лезвием кинжала, рассекающего шейные позвонки. Их племенная ненависть и воинственная пуштунская страсть вошли в сочетание с громадным, заложенным в мир механизмом борьбы и соперничества. Их старинные стертые ружья с рассеченными ложами оказались помноженными на атомные топки авианосцев, посылающих штурмовики над гладью персидских вод, на стартплощадки «першингов» и крылатых ракет в Европе. И абсурд бытия заключался в том, что любая молекула мира, любая травинка и водоросль оказывалась вовлеченной в соперничество.

«А рай?… А эдем?… А пойманная золотистая бабочка?… А ее легкое платье, брошенное на спинку стула?…»

Вслед за Надиром он вошел в ту самую комнату, где вчера встречался с Малеком. Конвоир ввел пленного. Тот усаживался на стул, скрещивал ноги в драных калошах, складывал на коленях большие крестьянские руки в грязных мозолях.

– Ведь это крестьянин, не так ли? Неужели он не хочет земли? Не хочет отдать своих детей в школу? – спросил у Надира Белосельцев. И, повернувшись к бородатому встревоженному пленнику, спросил: – Почему ты воюешь против революции и народной власти?

Тот, не понимая, смотрел. Беззвучно шевелил сухими губами.

– Он не понимает, – сказал Надир. – Он из племени, которое говорит на своем языке. Я сам его едва разбираю.

Надир резко, почти крича, обратился к пленному, и Белосельцев в его клокочущей речи сумел различить лишь несколько слов.

Ответ был глух, напоминал утробный голос. Надир доносил Белосельцеву не ответ, а свое понимание поверженного, обезвреженного врага, к которому у него не было жалости, а одно презрение.

– Он не знает, что он против народной власти. Для него помещик является властью. Он неграмотен, всю жизнь из рук помещика получал лепешку, был ему благодарен, как Аллаху. Когда мы взяли у помещика землю, хотели отдать ему, он не взял, а в страхе отшатнулся. Когда помещик ушел в Пакистан и позвал его за собой, он послушно пошел, как овца. Когда помещик передал ему автомат и велел убивать, он стал убивать. Он тень помещика, раб помещика, башмак на ноге помещика.

– Он участвовал в террористических актах?

– По предварительным сведениям, он убил семерых. Двух солдат. Двух служащих госпредприятия. И трех неизвестных.

Белосельцев сжимал в клин зрение, устремлял свой вопрошающий взгляд на сидящего. Желал понять, ухватить сквозь барьер языка и веры, сквозь кровавый вал, воздвигнутый войной и политикой, коснуться его ядра, сердцевины. Ощутить, пусть мгновенно, пусть не в любви, а в ненависти, как сомкнутся две их судьбы, и в этом контакте сверкнет истина. Но сидящий уходил от контакта, уклонялся глазами. Воздвигал непрозрачную стену, о которую Белосельцев тупил свой отточенный клин.

Надир снова, все тем же кричащим голосом задал вопрос, дернул сидящего за рукав. Тот стал отвечать, глухо, утробно, словно голос проталкивался сквозь путаные комья волос.

– Он говорит, – переводил Надир, сохраняя в лице двойное выражение. Любезное и терпеливое для Белосельцева и грозно-презрительное для террориста, – говорит, что база, где он обучался, находится в двадцати километрах от Пешавара. Там, на базе, есть большие каменные дома и сараи. Она окружена колючей проволокой, никого не пускают наружу. Их обучал один араб из Саудовской Аравии и один из Египта. Видел американцев в военном и штатском. Но американцы его не обучали.

– Чему обучали? Какая вменялась тактика? Тактика заброса через границу и действия здесь, в Афганистане.

Звучал и булькал утробный голос. Надир, напряженно вслушиваясь в полупонятную речь, отрывочно переводил.

– Обучали взрывному делу. Куда класть взрывчатку. Мост, дорога, электропередача. Как укрыться в горах, обходясь без воды и пищи. Как маскироваться от вертолетов. Говорит, их перебросили к границе на грузовиках, всего шестьдесят человек. У границы они разделились на пять групп по двенадцать человек. Перешли ее ночью по овечьей тропе. Потом их группа разделилась еще на четыре части. Они действовали втроем. Сколачивали вокруг своего ядра банду. Ходили по кишлакам, стучались в дома, требовали у семьи кого-нибудь из сыновей к себе в отряд. Иначе грозили убить всю семью. Так выросла банда. Действовали ночью, выходили на дорогу. Днем подымались в горы. Продовольствие забирали у крестьян. У них же теплую одежду и деньги. Месяц назад слились с группировкой Насима.

Информация была драгоценной. Она ляжет в отчет аналитика. Генерал, пославший его на задание, будет доволен, прочитав методику вооруженной борьбы, выявленную и обобщенную на множестве подобных примеров.

Пленного увели. Он ушел, подхватив полы накидки величаво, как мантию, не взглянув на Белосельцева.