Сон с четверга на пятницу

— Хорошо. Хотите, чтобы я задавал вам вопросы?

— Нет. Лучше я сама расскажу. Мне приснилось, что мы с мужем заходим в кафе. Так же, как в тот день. То же кафе, та же улица, те же звуки и запахи…

Настя говорила медленно, не потому что продумывала свои слова, а потому что ей требовалось время, чтобы преодолеть боль, волнение и страх, которые слипшимся комком стояли у нее в груди и горле, мешая говорить, мешая думать.

— …Потом, когда мы только что позавтракали, поели блинчики, я села на диван и почувствовала… — Настя прервалась, чтобы облизнуть пересохшие губы. — Почувствовала, как у меня отошли воды.

Она сделала паузу. Доктор продолжал молчать с выражением вежливого внимания, давая ей возможность выговориться.

— Я чувствовала, как вода льется по моим ногам. И я почувствовала схватки. Настоящие!

Макарский снова кивнул.

— Вы принимаете препарат «Стиксовит», который я вам прописал? — уточнил он.

— Да. Регулярно.

— Хорошо. Этот препарат держит вас на плаву, не дает провалиться в мир фантазий.

— Да, вы об этом уже упоминали. В тот день, когда я рассказала вам о своих галлюцинациях. — Она грустно усмехнулась. — Спасибо, что называете их «фантазиями», доктор. Это не совсем верно, но зато очень тактично. А что касается лекарства, то оно работает. Мне с ним легче. Действительно легче. Депрессии почти нет. И оно помогает мне уснуть. Вы же помните, какие бессонницы меня мучили.

Макарский помолчал.

— Говоря по совести, — снова заговорил он, — вас угнетает не реалистичность сна, а необходимость пробуждения.

— Да. Наверное.

— Видите ли… — Он говорил медленно и раздумчиво. — Очень часто наши сны — порождение наших фантазий и ожиданий. Они — что-то вроде тени, которую отбрасывает реальность. Иногда эта тень черная, иногда — белая. А иногда, как в вашем случае, ее можно назвать «цветной».

— А возможен ли обратный фокус? — спросила вдруг Настя.

Макарский слегка опешил.

— Какой? — не понял он.

— Чтобы вещи из сна проникли в настоящую жизнь?

Доктор покачал головой:

— К счастью или к сожалению, нет. Все, что может оставить закончившийся сон, это послевкусие — иногда приятное, иногда нет. Сны не материальны. Это всего лишь образы. Как стихи, кино или романы. С той лишь разницей, что, когда вы спите, вы сами себе поэт, художник и сценарист.

— Андрей Петрович, я не верю в то, что сны — всего лишь перемешанные карты из колоды, которые нам раздает реальность, — заявила Настя. — Разве вам не доводилось испытывать во сне чувства, которых вы никогда не испытывали в реальной жизни?

— То есть вы хотите сказать, что сновидения — это не просто «эхо», а отдельная форма нашего существования?

— Да. Что-то вроде этого.

Макарский вздохнул.

— Подобные рассуждения могут вас слишком далеко увести.

— Далеко увести? — Настя чуть прищурилась. — Увести от чего?

— От выздоровления, — спокойно ответил доктор. — Если вам важно мое мнение, то я настаиваю на том, чтобы вы вернулись в клинику.

— Это исключено, — отчеканила Настя.

— Что ж… Тогда вы обрекаете себя на долгую и мучительную борьбу. Вы останетесь один на один со своими страхами.

— Я это понимаю. Но уговорить меня вам не удастся. Лучше подскажите, что мне делать, если это снова повторится?

Доктор снял очки и протер их платком.

— Если это снова повторится, — сказал он, — просто скажите себе: «Это сон. И он скоро закончится». Произнесите это несколько раз.

Он снова водрузил очки на нос. Настя вдруг почувствовала тошноту.

— Мне… надо подышать свежим воздухом, — сказала она и поднялась из-за стола.

Макарский тоже поднялся.

— Я провожу вас на улицу, — предложил он.

Настя мотнула головой:

— Нет. Я сама. Мне нужно побыть одной. Всего доброго!

И она быстро вышла из кабинета.

…На улице Настю вырвало. И она знала отчего. Причиной тошноты был страх. Страх, что теперь она безумна, и ничего уже не вернуть. Разум — вот единственное, что у нее осталось. Потерять его значило потерять жизнь. Нет, это было страшнее, чем потерять жизнь.

Она вытерла губы рукавом плаща и тихо пробормотала:

— Я не сумасшедшая. Не сумасшедшая. Все это пройдет. Обязательно пройдет.

2

В тот день с Настей приключилось странное происшествие. По дороге домой, когда она проходила рядом со сквером, мимо цепочки уличных тонаров, продающих горячую еду, к ней подскочила пожилая цыганка.

— Ай, молодая, красивая, дай тебе погадаю!

Настя скользнула по цыганке взглядом. Пестрая юбка, теплая кофта (и может, даже не одна), дурацкий платок на голове и темное, словно прокопченное дымом, лицо.

— Спасибо, мне не надо гадать, — сухо проговорила Настя.

Цыганка сверкнула златозубой улыбкой.

— Дорого не возьму, а всю правду тебе скажу! Что было, что будет — все расскажу, ничего не утаю!

Настя уже хотела ответить цыганке резкостью, но внезапно ей в голову пришла идея. Она с детства верила в то, что цыганки — кто-то вроде наследственных ведьм.

— Сколько это будет стоить? — поинтересовалась она.

— Деньги не важны, я не обижу! — протараторила цыганка. — Всю правду расскажу! Давай сюда свою руку, красавица! Давай, не стесняйся!

Настя подняла правую руку ладонью вверх.

— Ну?