Сон-трава. Истории, которые оживают

Бабушка примолкла, будто и вовсе забыла про разговор, но помешав клюкой в печи, вернулась обратно на стул и, взяв в руки рукоделие, продолжила рассказ.

– Но самая страшная из всей нежити лесной – это Кликуша.

– А почему она самая страшная? – спросил внук.

– Потому что сама к людям идёт, нет для неё препятствий, кроме одного, знаешь небось, что у всех в нашей деревне над дверью и окнами трава висит особая, собирают её в ночь на Ивана Купалу. Через эту траву не может Кликуша в дом войти.

– Бабуль, а зачем же тогда мы ставни запираем, раз она не может войти?

– Она-то не может. А ты сам ей дверь отворишь.

– Это как? Зачем мне ей открывать?

– Встанет она под окном, да примется звать тебя, окликать, оттого ведь её так и прозвали, вот так вот окликнет по имени, ты и выглянешь в окно – взглядом с ней встретишься. А ей только того и надобно, как только ты в её глаза посмотришь, так дурной сделаешься, заворожённый.

– А какая она, бабусь?

– Этого никто не знает, Павлуша, – ответила бабушка, – А всё потому, что она любое обличье принять может, знакомым тебе человеком обернуться и незнакомым. А бывало и такое, что люди сами себя видели, вот как она может оморочить. Отсюда и второе её имя – Оморочница.

Всё она сделает для того, чтобы ты на неё внимание обратил, звать будет, за руку хватать, нападать, но пока ты ей в глаза не посмотрел, считай, что можешь ещё в живых остаться. Старые люди ещё баили, что истинный-то облик её бесформенный, словно куча листьев гнилых, из которой сучки торчат, коренья разные, и пахнет она жижей болотной, трухой. Видели раньше её в таком виде люди, а на их глазах она в человека оборачивалась.

Откуда она взялась не знаю, всегда она тут была. Днём только в чаще её повстречать можно, а как солнце закатится, выходит она к людям, за добычей. Ходит по улицам, одиноких путников высматривает, да и во двор забраться может.

Однажды случилась у нас беда. Муж с женой жили, поженились только недавно, муж-то этот не местный был, пришлый откедова-то. Смеялся он над нашим обычаем – по ночам из избы не выходить. Но всё ж таки, чтоб жену не тревожить, поначалу не выходил он после захода солнца из избы.

А как-то раз случилось, что гости к ним приехали, родня мужнина, посидели, как водится, выпили, покурить мужикам вздумалось, а жена перепугалась, отговаривает, не пускает их на двор, мол, Оморочница может придти. Мужу совестно перед гостями стало, что он в бабьи сказки верит, прикрикнул он на молодую жену, мол, не дури, и пошёл на двор.

Жена всё ж таки, хоть и страшно ей, за ними вышла, стоит в сенцах, поглядывает. И вдруг видит, из-за дальнего сарая девушка выходит, красивая такая, ладная, вышла из-за угла и встала. Жена похолодела, мужа стала звать, идите, мол, скорее в избу. А сама-то не говорит причину, нельзя Оморочнице показывать, что ты её заметил. А мужикам хоть бы что, отмахнулись от хозяйки и дальше курят.

Тут мужа по имени окликнули:

– Степан!

Оглянулся он в ту сторону и замер, как столб сделался, мужики не поймут ничего, тянут его за руки, он ни с места, словно потяжелел вмиг в несколько раз, не сдвинуть его стало. Стоит и глядит в одну точку, а жена кричит мужикам:

– Не оборачивайтесь! Не оборачивайтесь!

Сама тоже выбежала, ухватилась за мужа, пытается его в чувство привести, а толку никакого.

А Оморочница уже за спиной кружит, шипит, как змея, которая ужалить приготовилась, за плечи хватает жену и тех мужиков своими руками холодными, скользкими, хочет развернуть да в глаза поглядеть. Не выдержала жена молодая такого страху, бросилась в сенцы, и гости за ней. Забежали, дверь заперли, слова вымолвить не могут.

Выглянули в щель, и видят такой страх – девка та встала возле Степана, изогнулась вся, голову назад выгнула, рот огромный от уха до уха растянулся, руки и ноги длинные-длинные сделались, тонкие, перевернулась она на четвереньки, как паучиха огромная стала, раскрыла рот, Степана ухватила поперёк шеи и поползла быстро-быстро по стене сарая, потом по забору и скрылась в темноте. Надо ли говорить, что Степана больше никто не видел.

Прошли годы, вырос Пашка, бабушки давно уже не было в живых, родители состарились, однако же правило не выходить из дома после захода солнца в их деревне соблюдалось по прежнему строго и неукоснительно. Лишь только солнце начинало клониться к западу, люди обходили двор, запирали ставни, ворота и уходили в дома, чтобы выйти лишь утром.

В тот вечер Пашка засиделся у друга, возвращался домой поздно, но всё же последние лучи уходящего солнца ещё освещали деревню. Он шёл по опустевшей улице, размышляя над своими планами, как вдруг откуда-то со стороны его окликнули.

– Павлушенька!

Голос был таким весёлым и родным, что Пашка в первую секунду уже было повернулся к зовущему, как вдруг до его сознания дошло, что этот знакомый ему голос принадлежит давно умершей бабушке. Внутри пробежали мурашки.

– Неужели? – подумалось ему.