Соня рапортует

…Я часто встречаю одного бельгийского архитектора, недавно приехавшего в Мукден из Женевы. До этого он долго жил в Париже и восемь лет в Лондоне. По стилю жизни и образу мыслей он близок к нам и представляет собой отрадное явление на местном фоне. В этой же компании один милый, картинно красивый японец (Мацумото), друг Бернштейна, которого я знаю еще по Шанхаю и который теперь работает здесь. Здесь есть и новый врач. Писала ли я уже о нем (пожилой еврей — эмигрант из Германии)? С архитектором я играю в теннис и танцую. С Фуксом мы едим китайские блюда и совершаем совместные вылазки за город. С Мацумото я хожу в кино. Врач со своей супругой бывают у меня в гостях. Для всех самое большое удовольствие — это бывать у меня, поскольку я живу в милом смешном домике, располагаю чудесным набором грампластинок и хорошим молодым поваром. Мое счастье, что женское общество я вкушаю, так сказать, в суммарном виде, то есть за чаепитием или в клубе, где я скромно и терпеливо улыбаюсь два часа кряду, которые на это отводятся».

Я бы с удовольствием отказалась от общества жен моих знакомых, а вот Изы и Агнес мне не хватало.

Имя бельгийского архитектора я забыла, называла его Шлипсом и проявляла к нему интерес, поскольку у меня складывалось впечатление, что по своим политическим взглядам он близок к нам. Я бы с удовольствием привлекла его к нашей работе, хотя бы на второстепенных ролях. Однако настораживало его прошлое и пребывание в Мукдене в течение многих месяцев без какого-либо определенного занятия.

Другу Бернштейна Мацумото мы не доверяли еще в Шанхае. В Мукдене я была уверена в том, что он занимался не только продажей пленки фирмы «Уфо». Его пребывание здесь было для меня еще более опасным, чем в Шанхае. Когда он как-то неожиданно меня посетил, я была одета в ишан, подаренный мне мадам Сунь Ятсен. Он сказал, что ишан так мне идет, что он хотел бы просить разрешения сфотографировать меня в этом платье. В любом случае у Бернштейна были фотографии, на которых мы были изображены вместе, к тому же Мацумото, видимо, не составляло труда сфотографировать меня без моего ведома.

Я приняла Мацумото дружески. Любая попытка избежать его общества или сдержанность в поведении могли вызвать у него подозрение. Я воспринимала ситуацию как необходимую тренировку: быть в его присутствии настороже, но так, чтобы он этого не заметил. Для такой манеры поведения я внутренне была подготовлена.

Само собой разумеется, что мои письма домой были значительно более осторожными, чем в шанхайский период. В одном из писем я как-то заметила: «Сейчас много работы по учету поступающих перечислений». Все это было выдумкой. Я продавала немного книг, но, чтобы успокоить родителей, напуганных моим разрывом с Рольфом, надо было демонстрировать деловую активность. О положении в Маньчжурии я писала отцу:

20 июля 1934 года

«Страна в высшей степени интересная. Японцы осуществляют большую программу строительства. В Мукдене возникают новые кварталы. В центральной части города строятся гигантские правительственные здания. Авиационные и вновь проложенные железнодорожные линии пересекают всю Маньчжоу-Го. Японские товары заполоняют города и деревни. Европейские фирмы не выдерживают их конкуренции. 60 процентов владельцев европейских магазинов потерпели в последние два года банкротство. Часть территории Маньчжоу-Го была затоплена наводнением, а другая — поражена засухой. В результате народ голодает. За последний месяц только в одной из провинций Маньчжоу-Го было зарегистрировано 650 нападений бандитов или антияпонских групп».

В горах Маньчжурии всегда водились банды, совершавшие нападения на богатые деревни. С ростом партизанского движения — японцы называли партизан бандитами — стало трудно приводить статистику этих нападений.

Разумеется, я изучала и более отдаленные от Мукдена районы.

«В конце недели мы совершили чудесную вылазку с племянницей консула и доктором Фуксом. Затратив два часа на поездку в поезде, можно попасть в необыкновенно красивые места, о которых никто в Мукдене и не догадывается. Пейзаж с глубокой голубой рекой, скалистыми, покрытыми зеленью горами, внезапно возникающими перед взором долинами, реликтовыми деревьями и маленькими чистыми деревушками — все это выглядит очень красиво! К тому же японская пища, купание и крепкий сон».

В другом письме я жаловалась на «тупых людей, поглощающую меня работу и провинциальную атмосферу Мукдена».

Ни разу я не упомянула о существовании Эрнста, с которым всегда была вместе.

Два или три раза я ездила с книгами в Фушун — индустриальный центр Маньчжурии, где добывались уголь и нефть. Там я поначалу осваивалась, посещала ответственных руководителей промышленности, продавала им некоторые книги, фотографировала природу и людей.