Читаем Соприкосновение полностью

Сейчас я относилась к событиям так, как читатель относится к книге. Он увлеченно её читает, верит в каждое слово, в мир, созданный в ней, а, закончив последнюю страницу, расстраивается, взгляды его, возможно, меняются, но книга отправляется на полку и не тревожит разум до следующего прочтения.

На выходе из храма меня ждал неприятный сюрприз в виде высокого порога. Если забраться куда-то с помощью подручных средств я могла, то слезть – более серьёзная проблема. Женщины из моей группы легко спрыгнули с него, спустились по скользким ступенькам и непринужденно разговаривали, ожидая меня.

А вот я застряла. Чёрт! Собрала в одну руку ткань юбки и приподняла её, чтобы видеть ноги. Спиной чувствовала, что за мной формируется очередь. Звон колокола сделал паузу, звонить я в него не собиралась – объявились дела поважнее. Зацепившись пальцами за бревно, я некоторое время перетаптывалась с ноги на ногу и, наконец, решилась сделать широкий шаг вниз. Есть!

Знала бы, что так будет, – не полезла бы. Наверное. После этого шага спуск по обычным ступенькам показался сущим пустяком.

Когда мы обулись, отойдя от храма на поляну с чёрной, жирной почвой и прибитой к ней дождями пожухлой травой, я испытала облегчение. После меня колокол снова звучал часто и звонко.

Несмотря на простор вокруг, само празднество я ощущала замкнуто. Мне было тесно в нём, и, как бы я не пыталась его понять, ничего не выходило.

Я радовалась пребыванию на холме, глаза горели интересом и желанием познавать волшебный, чужой мне мир, но к синему Электрическому Шиве я ничего не почувствовала.

Я не могла его представить где-то рядом с собой, в своей жизни. Не могла представить, что ему интересен этот праздник.

Я могла бы пустить его в сердце, если бы мы были друг другу нужны. Если бы он был мне нужен так же, как паломникам, пришедшим сюда.

Для меня Шива чужой и холодный, синий и зелёный. Он этот холм и небо над ним, но, спустившись отсюда, я легко простилась с ним, не приглашая в дальнейшую жизнь. Только если в гости.

Спуск требовал чуть большего соблюдения равновесия и внимательности к крутой дороге. Ко мне вернулся Чату. Поэтому от меня требовалось немного другое – иди за ним так, чтобы никто никого не тянул. Он снова спешил, а я снова его тормозила. Со стороны всё выглядело так, будто мы просто спускались.

Полные пегие кобылы, нагруженные тюками с вещами, долгоногие жеребята, замершие возле них в поисках молока, ярко-жёлтые палатки на фоне туманного неба – мы вернулись в долину между двумя мирами, живущую особенной, отдельной от всех жизнью, и устало опустились на деревянную лавочку в одной из поставленных на скорую руку палаток.

Дымящийся чай в пластиковых стаканчиках совсем скоро оказался на низком столе перед нашими носами. За разговором он пился быстро у всех, кроме меня. Пальцами через пластик я чувствовала, насколько он горячий, и пить не торопилась, осторожно двигая из стороны в сторону стаканчик по неровным дощечкам стола. Как и высокие ступеньки, горячий чай – немного не моё.

Вообще я всё могу, но придётся подождать.

Иногда казалось, что проще от всего отказываться, чем требовать чуть больше времени для себя. Только иногда. Так что я усиленно дула на чай, не желая ходить с обожжённым языком, что всё равно случилось. Терпеть ненавижу это.

Во время спуска женщины вели себя отстранёно. Если при подъёме я стремилась зацепиться за части нашей группы вопреки торопливости Чату, то, идя обратно, полностью сосредоточилась на вихляющей тропе. Я часто прижималась к скалам, пропуская поднимающихся подростков с громко играющими европейские хиты или даб-степ колонками. Индийцы умеют создавать атмосферу. Я лицом к лицу встретилась с сочетанием прошлого и настоящего, со стремлением к внутренней тишине, к соединению с чем-то, что больше нас, и с внешним гулом разговоров, музыки, песен.

Один поворот сменял другой, и в какой-то момент я почувствовала, как трясутся от усталости и напряжения ноги. Мышечная боль о себе знать пока не давала. Я помолилась скорее телу, чем кому-то извне, чтобы оно донесло меня до дома без приключений.

Перед поездкой я готовила ноги к длительным походам, но план не увенчался успехом. У меня постоянно что-то болело. Тем не менее сейчас кроме лёгкой дрожи никакого дискомфорта я не испытывала, и это успокаивало.

Шаг за шагом преодолевая последние метры спуска, я вдруг захотела две вещи на этой чужой земле – молока и шоколада.

Счастьем было посадить себя в машину. Благодаря сделанным фотографиям я вычислила, что восхождение длилось около двух часов, а на спуск ушёл всего час.

Такси скакало по кочкам, я вполуха слушала разговоры женщин с Азатом, пребывая в мандражно-удовлетворённом от прогулки состоянии. В гостиницу мы вернулись в обеденное время. Договоренность состояла в том, чтобы поесть в кафе, о котором я слышала, в отличие от остальных, впервые.

– А, тебя же не было с нами… – вспомнила Ольга.

– В смысле не было? – я искала в голове фрагмент, когда могла что-то пропустить и вспомнила: вымотанная после ночи в автобусе, я никуда не пошла вчера.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное