Соратницы

– Идем, – сдался Синк, разом растеряв свой воинственный пыл, и поковылял в сторону прохода.

В пещере все оказалось еще лучше, чем они представляли себе по рассказам словоохотливого Галя. Нежное сияние тысяч крохотных цветов, пышные, по колено, волны мха, рядок небольших круглых чашек на каменной полке у самой стены.

– Умывальня здесь. – Подхватив на руки одного из малышей, Бетрисса торопливо пошла впереди беглецов, отметив про себя, как много среди них женщин и калек. Детей было меньше, чем в прошлой группе, зато все почти младенцы, ни одного старше трех-пяти лет.

Но ничего спрашивать кадетка пока не собиралась, вот поедят, отдохнут – глядишь, и сами разговорятся.

Вернувшись к продуктам, старшина принялась ловко разливать тюрю, прикинув, что детям и женщинам еще хватит, а мужчинам можно будет выдать горшочки, доставленные с плато магов. Но заглянула в полные ожидания глазенки детей и вдруг поняла, как неправильно рассудила. Лучше дать всем поровну одно и то же, чтобы малыши не заглядывали в рот взрослым, учуяв вкусный запах незнакомой еды.

– На первое понемногу тюри, – тотчас изменив свое первоначальное решение, объявила она уверенно, – на второе горячее мясо с овощами. Но детям давайте его понемногу.

Толпа согласно промолчала, однако, получив первые миски, женщины дружно отнесли их устроенным во мху больным и калекам, которые с трудом передвигались сами.

Бет отметила, что нужно помочь им поесть, и, едва закончив раздачу горшочков, прихватила парочку и направилась к самым слабым. Некоторое время озадаченно всматривалась в изуродованное свежими шрамами и ожогами лицо совершенно седого мужчины, гадая, где могла его видеть, затем присела и легонько коснулась рукой худого плеча:

– Обедать пора.

– Спасибо… леди, – приоткрыв глаза, безучастно отозвался он, но Бетрисса уже не могла отвести взора от зеленых, потемневших от боли глаз.

– Мишеле!

– Мы знакомы?

Бет замерла, не зная, как расценить его вопрос. Как шутку или предупреждение?

– Он не все помнит, – на миг оторвалась от своей миски присевшая рядом старуха. – Видно, от пыток память потерял.

– Его пытали? – обмерла герцогиня Лаверно.

– Да уж не по головке гладили, – буркнул Синк, присаживаясь поблизости, и невольно охнул: – А мягко-то как! Как на воле, в свежем сене…

А Бетрисса лихорадочно думала о другом. Имя Мишеле Хангро с недавнего времени стало запретным в их маленькой компании. Октябрина напрягалась струной и становилась язвительной, стоило кому-то из них хотя бы вскользь помянуть незадачливого графа. Кадетки сразу сообразили, как неприятно ей любое напоминание о том совершенно незначительном эпизоде, и дружно исключили эту тему из своих разговоров. Дружба, которую они обрели так неожиданно для себя, была дороже всего, и не стоило испытывать ее на крепость из-за какого-то рыжего шута.

Но теперь все переменилось. Как выясняется, граф Хангро не сбежал от позора и не отсиживается в имении дедушки, заедая неудачу пирогами под домашнюю наливку. Он каким-то образом попал в лапы чернокнижников, и нетрудно догадаться, о чем его расспрашивали. Но ничего узнать не сумели, судя по его побелевшей шевелюре и следам пыток. И такого Мишеле ни в коем случае нельзя показывать Октябрине, она вполне может вообразить, будто граф пострадал из-за нее.

Чувство жалости само по себе прекрасно, если не влечет за собой кичливости или вины, но лучше не проверять, на какие жертвы может решиться Октябрина, увидав вот такого избитого и беспомощного рыжика. Хотя теперь уже блондина… если права легенда, утверждающая, что седина, полученная от страха или потрясения, остается с человеком навечно. И значит, сейчас Бетрисса должна придумать, как провести Мишеле мимо Окти.

– Еще, – одобрительно улыбнулась кадетка проглотившему немного тюри графу, – раненым нужно хорошо питаться.

– Очень вкусно, – вежливо похвалил он, решительно отводя в сторону ложку. – Отдайте детям или женщинам, тут есть будущие матери. Им нужно питаться еще лучше.

– Хорошо, – не стала спорить Бет и передала горшочек женщинам.

Не следует показывать ему свое особое отношение и спешить тоже не нужно. У нее есть по крайней мере четыре часа до того момента, как они пустятся в путь. И почти сутки, пока он добредет до приюта, где работает Октябрина.

Бетрисса легко поднялась на ноги и отправилась в обход, хорошо зная со времен своей работы в госпитале, как терпеливы и деликатны по-настоящему больные люди. Ноют и скандалят обычно те, у кого раны незначительны, скорее от скуки и нетерпения.

Вскоре ей удалось уговорить беременных переодеться в костюмы кадеток и выбрать себе по шали; в еще не поросших мхом каменных тоннелях было прохладно и сквозил сырой ветерок. Потом Бетрисса помогала умывать детей, перевязывать раны и смазывать ссадины.