Сорок четвертый. События, наблюдения, размышления

Однако на местах, как мы уже видели, обстановка была маловдохновляющей, особенно в первые недели и даже месяцы. Тяжелая борьба за спокойствие и порядок, за будущее страны, которую вел ПКНО против всякого рода анархий, как стихийной, военной, так и «плановой», политической, шла на глазах миллионов поляков. Но не только поляков. Приходили донесения о слабости местных органов ПКНО, о силе сопротивления враждебных ему элементов, реакционных сил, о нападениях, разоружении постов, убийствах, дезертирстве. Эхо выстрелов, раздающихся вдали от фронта, разносится особенно далеко. Когда стреляют в спину, неизвестно, откуда вылетела пуля — из немецкого или бандеровского оружия, из пистолета обычного бандита или убежденного фашиста НСЗ, из винтовки отчаявшегося солдата Армии Крайовой или бойца все еще остающихся в подполье Батальонов хлопских. «Лондонское» правительство столько раз заверяло, что полностью контролирует положение в оккупированной стране и что Армия Крайова — единственная реальная сила, готовая ко всему и объединяющая практически всю нацию!.. Генерал Телегин, о котором говорилось выше, так оценивал тогдашнюю обстановку с точки зрения советских властей:

«На польской территории войска фронта оказались на переднем крае ожесточенной классовой идеологической борьбы между силами демократии и буржуазной реакции, причем но только польской, но и международной. Агентура последней в лице лондонского польского эмигрантского правительства, правых элементов буржуазных и мелкобуржуазных партий, их вооруженных отрядов — Армии Крайовой и Батальонов хлопских — вела яростную борьбу с принявшим власть над освобожденной советскими войсками территорией Польским комитетом национального освобождения (ПКНО)… Переодеваясь в форму советских солдат, отряды АК производили налеты на населенные пункты, грабили и убивали, пытаясь тем самым дискредитировать советских воинов… Военному совету фронта нужно было найти ответ на вопросы: как быть с враждебной нам и польскому демократическому строю лондонской креатурой, вооруженными отрядами, нарушавшими нормальную жизнь фронта, в чем и как помочь польским товарищам?»{319}

.

С тяжелым сердцем летели в Москву представители ПКНО. А вслед за ними — не будем забывать об этом — спешили «письма из Люблина», донесения, «срочные» и «молнии», сообщавшие о вооруженном бунте в войске, о концентрации вооруженных сил подполья, о планах организации государственного переворота. И в тот же день на московском аэродроме приземлился Миколайчик.

В московский «Гранд-отель» Миколайчик пришел 17 октября, чтобы, как он сам пишет, взять «языка».

«Берут не скрывал политических и экономических трудностей, с которыми сталкивается комитет в Польше, — докладывал Миколайчик спустя десять дней на заседании Рады Народовой в Лондоне. — Особенно он жаловался на саботаж призыва и на то, что в них стреляют, как в уток. Говорил, что за последний месяц было убито более 50 офицеров и призывников, что офицеры уводят новобранцев в леса… И подчеркивал, как и все представители ПКНО, что самое важное для Польши — отношения с Советским Союзом»{320}.

Однако Миколайчик ничего не понял. Он посвятил свои усилия тому, что в тот момент интересовало его больше всего: распределению портфелей между «Лондоном» и Люблином в возможном правительстве национального единства.