Сорок одна хлопушка

– Мы понимаем, – сказала мать, – вы – староста, почётных званий целая куча, большой человек, к вам и в городе, и в провинции на приём записываться надо, наверное, нет ничего в этом мире, чего вы бы не пробовали. Прошу вас, только из доброго расположения.

– Налей мне вина. – И с этими словами Лао Лань подставил ей свою стопку.

– Ой, прошу прощения… – смутилась мать.

– И ему тоже! – указал Лао Лань на стопку перед отцом.

– Ой, виновата… – бормотала мать, наливая вино. – В жизни гостей не приглашала, даже не знаю, как за ними ухаживать.

Лао Лань взял стопку и поднял перед отцом:

– Старина Ло, в присутствии детей о делах прошлых говорить не будем. Если ты отныне ко мне, Лао Ланю, со всем уважением, то вот за это давай и выпьем!

Отец взял стопку, руки у него тряслись:

– Я, как говорится, петух ощипанный, рыба без чешуи, ничуть лучше не стал.

– Да ладно тебе. – Лао Лань брякнул стопку на стол и, не глядя отцу в лицо, проговорил: – Я знаю, кто ты есть, ты – Ло Тун!

Хлопушка двадцатая

Под бравурную музыку несколько тысяч упитанных мясных голубей, хлопая крыльями, взмыли в июльское небо. Следом взлетели тысячи разноцветных воздушных шариков. Пролетая над храмом, голуби уронили с десяток серых перьев, которые смешались с окровавленными перьями страусов. Уцелевшие страусы сбились под большим деревом, словно под прикрытием. Тушки трёх убитых Хуан Бао перед храмом являли собой ужасное зрелище. Стоя перед воротами храма и глядя в небо на воздушные шарики, которых ветром несло на юг, Старшой Лань сокрушённо вздохнул. Откуда-то из-за храма показалась старая буддистская монахиня – румяное лицо, седые волосы, которую поддерживали под руки две молодые монашки. Она остановилась перед Старшим Ланем и с достоинством спросила:

– Вы звали меня, старуху, жертвователь, какие будут распоряжения?

Тот прижал к груди кулак под ладонью в «малом приветствии» и склонился в глубоком поклоне:

– Почтенная наставница, жена моя Шэнь Яояо временно пребывает в вашем монастыре, простите, что затруднил вас заботой о ней.

– Мадам Яояо уже приняла постриг, жертвователь, теперь её имя – Хуэймин, надеюсь, вы не станете нарушать её непритязательное бытие, это и её пожелание, она поручила мне передать его вам. Через три месяца ей ещё нужно будет передать вам нечто важное, прошу вас в назначенное время прибыть сюда. – С этими словами старая монахиня откланялась. Вынув какую-то купюру. Старшой Лань обратился к ней:

– Почтенная наставница, я знаю, что вашей обители немало лет и она обветшала, хочу пожертвовать некоторую сумму на её ремонт, надеюсь, что наставница снисходительно её примет.

Монахиня уважительно сложила ладони перед грудью:

– Ваши подношения так великодушны, почтенный жертвователь, ваши заслуги и добродетели неизмеримы, да пошлёт вам бодхисатва счастья и долгих лет в добром здравии!

Старшóй Лань передал купюру одной из молодых монашек позади наставницы, та, широко улыбаясь, приняла её, но, когда она опустила глаза на номинал, её брови удивлённо взлетели. Большие круглые глаза, розовые щёки, алые губы и белые зубы, синеватая кожа на бритой голове, от неё исходил аромат молодости. У второй молодой монашки, стоявшей позади старухи, губы полные, брови чёрные, как лак, кожа гладкая, как нефрит. Как жаль, такие девушки – и монахини! Я понимаю, мудрейший, допускать подобные мысли – первостатейная пошлятина, но ведь я должен высказывать, что у меня на душе, иначе мои грехи станут ещё тяжелее, верно? Мудрейший лишь молча кивнул. На празднике разворачивалось действие пятое: начиналось групповое представление – на главной площадке снова оглушительно грянули большие трубы – часть первая: ритуальные танцы фениксов, пляски ста зверей. Со стороны главной площадки донёсся шум, который тут же затих. Трубы наигрывали простые старинные мотивчики, заставлявшие размышлять о далёком прошлом. Я заметил, что Старшóй Лань чуть ли не с одержимостью не спускает глаз с силуэтов трёх монахинь. Серые монашеские рясы, белоснежные воротнички, бледность бритых голов, отрадно посмотреть. В небе над главной площадкой закружились цветастые фениксы, создавая возвышенную и загадочную атмосферу. Я давно уже слышал, что этот мясной праздник проводится в десятый раз, поэтому он должен быть исключительно торжественным, и на церемонии открытия ожидается блестящее представление. Эта пара фениксов с длинными развевающимися хвостами, изготовленные и представляемые искусными мастерами своего дела, наверное, были очень яркой деталью. Что касается плясок ста зверей, думаю, имеется в виду смешанное представление настоящих зверей и ненастоящих. В обеих частях было полно всяких зверей, не было разве только цилиня,[52] и самых разных птиц, кроме феникса. Ещё я знал, что в танце должна была показать своё мастерство великолепная группа верблюдов Лао Ланя. Но эти верблюды перестали слушаться, такая жалость.

* * *