Сороковник. Книга 2

Николас мягким кошачьим движением пересекает кухоньку, аккуратно снимает джезву и отставляет на керамическую подставку рядом с плитой. Анна вскидывает на него испуганные глаза.

— Вот что, душа моя, — задумчиво говорит Николас. — Посмотри-ка на меня как следует. Нет те так. Да что ж ты меня так боишься до сих пор…

И голос его приобретает знакомые бархатные интонации.

— Аннушка, а хочешь со мной? — говорит он. — С нами? Девочки мои, родственницы золотые, пора нам, наконец, решать этот вопрос. Да не трогай ты его, пусть настаивается… Раз уж мы заговорили о других мирах, Ива… ты понимаешь, что я имею в виду?

Опять откровенный разговор. До чего же не люблю такие моменты!

— Пора решить, Ива, — повторяет он. — И разрешить самой себе впустить в свою жизнь что-то новое и по собственной воле, не дожидаясь, пока тебе это навяжут. Это единственный выход, родственница. Не хочешь, чтобы тебе диктовали правила жизни — устанавливай свои.

Николас едва ли не в боевой стойке, взгляд напористый, решительный, и мне даже кажется, что он, и без того высокий, сейчас упрётся головой в потолок. Анна снизу вверх глядит на него с немым восхищением.

— Минуту, — говорю ошарашено. — Я не поняла. Ты предлагаешь… всё-таки предлагаешь мне… туда? К себе? Хочешь сказать, что я всё это время убегала и пряталась напрасно?

— Предлагаю, — говорит он напористо. — И хватит затягивать, Ива. Ты уже сделала смелый шаг: призналась себе недавно, что намеренно прячешься от действительности, которую всё-таки нужно принять. Так давай же! Скажи, чем тебе не нравится мой мир? Ведь он гораздо тише и безопаснее твоего, признайся! Ты попала к нам не в лучший момент, но тебя больше не будет тяготить Сороковник, ведь ты ушла, пропала! А с уходом гасятся все обязательства и ты больше никому ничего не должна!

— Нет, погоди, — цепляюсь я за последние слова, — а как же Мир намекал что-то насчёт бонуса… Значит, он имел ввиду и третий пройденный квест? Пещеру, например, и то, что я смогла найти выход — с твоей, конечно, помощью, и с Риком, но как-то смогла?

Николас разливает кофе по чашкам. Открывает холодильник и достаёт пакет со сливками.

— Как вы можете пользоваться такими суррогатами? — бормочет. — Ну да ладно, я же хвалился, что непривередливый. — Он передаёт пакет со сливками Анне, та торопливо ставит на огонь ковшик — подогреть. — Вот что, Ива, — у него нехорошо суживаются глаза. — Давай изначально определимся с терминологией. Я не собираюсь больше называть твоего визитёра чересчур громким именем. Мир — это пространственно-временной континуум, это всё то, что вокруг нас, а вовсе не тот тип, который тебя пытался напугать. На демиурга он пока не тянет, выходки чересчур детские… он — Игрок. Вот им он и будет, а не понравится прозвище — пусть утрётся и потерпит. И сдаётся мне, Ива, он блефует. Он ведь упомянул о запрете на посещение чужих миров, ты помнишь? а к тебе — сюда — каким-то образом пролез, но ненадолго, сразу предупредил, что времени мало, но вполз как-то "по-родственному", брякнул, что он тут свой, но надолго оставаться не рискует… А ведь в мире двойного солнца он тебя потерял, Ива, вот о чём он тебе едва не проболтался. Потерял. И потому никак не мог подстроить обвал, а обо всём, что произошло, узнал, скорее всего, уже здесь, из наших рассказов. И Анну он сделал человеком, сымпровизировав — честь ему и хвала, конечно, за это, и я надеюсь, что сей процесс уже необратим. — Он ласково касается Анниного плеча. — Но только сдаётся мне, сделал он это на всякий случай, для того, чтобы потом как-то использовать в игрищах. А что, ход, действительно, неординарный, тут можно развернуться… Я отвлёкся, дамы. Мы говорили об обязательствах. Ты вышла из Игры, Ива, вернулась домой — и больше ничего не должна Игроку, поскольку оба вы знаете, что из его Мира ты не сбежала, а перенеслась случайно. А обратно ты вернёшься по своей воле — и будешь жить по своим правилам. Ему придётся это проглотить, родственница.

Ник выливает горячие сливки в молочник. Вот ведь… аристократ, прямо из ковшика в чашки разлить не может. Обязательно надо красиво сервировать; похоже, это у них семейное. Не свожу глаз с фарфорового расписного кувшинчика.

Николас подаёт мне чашку. Смотрит сочувственно.

— Рано или поздно тебе придётся это сделать, Ива. И знаешь, почему?

Он кладёт мне в чашку два кусочка коричневого сахара, как будто я и сама не могу… Похоже, просто успокаивает меня своим ухаживанием, смягчает резкость слов.

— Я ж тебя не просто так заставляю ауры смотреть. Когда же ты приучишь себя работать систематически? Ты на дочерей хоть раз посмотрела так, или они тебе настолько привычны? Ты видела… да не дрожи так, а то чашку сейчас кокнешь. Ничего страшного пока что нет, но завихрения у них в аурах уже намечаются. Сравни на досуге: твоя энергия циркулирует ровным потоком, как и моя, а у них уже где застаивается, где выпирает буграми, в спирали закручивается. Полгода-год — и начнётся ломка, Ива. Я помню, каково это.

Отвлёкшись от меня, он наливает кофе Анне.