Соседи

Тетя Тося заставила себя отвести взгляд от Лелиного цветущего лица, пробормотала ворчливо:

— Ладно, так и быть... И поплелась на второй этаж.

Он появился перед Лелей внезапно, поначалу она не узнала его.

Одет в голубой тренировочный костюм, на плечи наброшен застиранный фланелевый халат. Он показался ей неузнаваемо изменившимся, сильно похудевшим, даже вроде бы постаревшим.

— Леля, — сказал он, даже голос его тоже словно бы стал другим, более жестким. — Лелька, неужели ты?

— Я, — сказала Леля, глядя на него. И он не отрывал от нее глаз.

Так они стояли в полутемном коридоре, не видя никого и ничего, кроме друг друга.

Гриша опомнился первый. Сказал:

— Пойдем вон туда, сядем.

И она послушно пошла за ним куда-то в глубь коридора, где стояли изрядно потертые кресла. Гриша огляделся по сторонам, вынул из кармана сигарету, закурил.

— Здесь нельзя курить, — почему-то шепотом сказала Леля.

Он с удовольствием затянулся.

— Знаю, что нельзя. А что поделаешь?

Нет, с чего это она взяла, что он стал другим, непохожим на себя?

Вовсе он не изменился, он остался таким же, каким был, может быть, только чуточку похудел, а потому и показалось, что постарел. Глаза его, угольно-черные, в темных коротких ресницах, пристально, по-прежнему пристально вглядывались в нее, и морщинка, едва заметная между бровями, и улыбка у него была прежняя, словно бы немного грустная и в то же время ироническая.

Он вынул из кармана пустой спичечный коробок, сунул в него догоревший окурок.

— Ты давно болен? — спросила Леля.

— Третью неделю. В следующий вторник собираются выписывать.

— А что у тебя было? — спросила Леля.

— Да сам толком не знаю.

— А теперь все прошло уже?

Он пожал плечами:

— Как сказать... Жуткая аллергия от лекарств. — Он поднял рукав, показал ей руку, вся кожа была покрыта мелкими розовыми прыщиками. — Можешь себе представить? Чешусь все время, и никак не проходит.

Он улыбнулся, а глаза смотрели жалобно. Не привык болеть...

Леле вдруг захотелось погладить бедную руку, надо же так, вот что значит переусердствовали врачи! Ей было до того жаль Гришу, что она на миг отвела глаза в сторону, боялась расплакаться. А он спросил:

— Как это ты умудрилась отыскать меня?

Она поняла, он и хочет, и боится ее ответа.

— А не все ли равно?— ответила Леля.

— Все-таки, — не отставал он. — Как это тебе удалось?

— Очень просто, — сказала Леля. — Захотела и отыскала. И хватит с тебя!

Обеими руками он взял ее голову, приблизил свое лицо к ней, и она скорее догадалась, чем услышала:

— Радость моя...

Глава 15. Надежда

Вечером следующего дня, Валерик еще не приходил из школы, к Надежде явилась ее мать. Свежая, розовощекая, в новой шубке — габардиновой, светло-синего цвета, отделанной песцом, на голове маленькая меховая шапочка из каракульчи, она казалась молодой и хорошенькой.

— Что скажешь? — спросила мать, поворачиваясь перед Надеждой, словно балерина, на носочках, двумя пальцами чуть приподняв полы своей шубки. — Хороша?

— Очаровательна! — искренне вырвалось у Надежды. Она и в самом деле не могла не любоваться тщательно ухоженным лицом матери, ее превосходно покрашенными и уложенными волосами, видневшимися из-под шапочки, улыбкой, открывавшей ослепительно белые, совсем как настоящие, подковкой, зубы.

— Только что из ателье, — сказала мать, садясь за стол и осторожно сняв свою шапочку. — Наконец-то получила пресловутую шубку! Ну как, я тебе нравлюсь?

— Очень! — ответила Надежда.

Мать вздохнула.

— Если бы ты знала, каких трудов стоит все это, — она легонько пробежала пальцами по своему лицу, по шее, по изящно уложенным волосам. Интересно, что-то скажет мой Лев Витальевич? Понравится ли ему моя шубка?

— Бесспорно, понравится, — сказала Надежда. — Садись, отдохни, я тебе чай организую.

Примерно через семь-восемь минут перед матерью уже стояла чашка горячего, обжигающего чая, вазочка с сухим печеньем, нарезанный тонкими ломтиками сыр.

Надежда села напротив матери, с удовольствием глядя на свою хорошенькую мать, мелкими глотками отхлебывавшую крепкий, хорошо заваренный чай.

Мать спросила:

— Ты одна дома?

— Сейчас одна, — ответила Надежда. — Но скоро придет Валерик.

Мать задумчиво постучала ложечкой по блюдцу.

— Надеюсь, ты простишь меня, только я, Надюша, в самом деле ничего не понимаю.

— А что следует тебе понимать? — спросила Надежда.

— Твои отношения с этим мальчиком. Он тебе совершенно чужой.

— Нет, совсем нечужой, — перебила ее Надежда. — Он — внук моего отца, разве этого мало?

Мать отставила чашку с недопитым чаем.

— Много или мало, не в этом суть. Ты пойми, меня удивляет, что ты, в общем-то еще молодая женщина, вдруг решила посвятить себя постороннему мальчику...

— Да не посторонний же он мне! — с досадой воскликнула Надежда.

— Хорошо, допустим, пусть так, но главное-то остается главным, ты еще совсем нестарая, еще можешь построить свое счастье, еще можешь обзавестись семьей, и вместо этого все свои силы, время, наконец, наверное, и средства отдаешь не жениху, не возлюбленному, не мужу, а мальчику, который вырастет и забудет тебя.

Надежда улыбнулась.