Соседи

— В центр, что ли. В общем, смотря по пассажиру.

— Можно я буду твоим пассажиром? — спросила Леля.

— Можно, — ответил Сева, открыв дверцу машины.

Он включил зажигание, нажал на газ, и они сперва неторопливо, потом все больше набирая скорость, поехали по направлению к улице Воровского.

Леля спросила:

— Когда кончаешь смену?

— Как обычно, в пятом часу.

— И сразу домой?

— А то куда же?

— Я бы хотела, чтобы у тебя был настоящий дом, — медленно проговорила Леля.

Он слегка повернул к ней голову.

— Разве у меня нет дома? О чем ты говоришь?

— У тебя нет дома, — спокойно ответила Леля. — Это не дом, где тебя только терпят, но не любят.

— Ты в этом уверена?

— Да, уверена. Думаешь, Сима вышла за тебя по любви? Такие вот хищницы и стяжательницы не умеют любить, им бы только поиметь свою выгоду...

— Не надо, — тихо произнес Сева. — Я не хочу, чтобы ты так говорила о моей жене...

— Нет, буду,— запальчиво возразила Леля. — У нее очень много было всяких, и женатых, и разведенных, и холостых, только ни один не зацепился, как ни старалась. Сама же мне говорила, что все они только мылятся, а бриться никто не хочет.

— Что это значит? — спросил Сева.

— То и значит, что все ускользали, словно рыба из пальцев, никто не захотел жениться. Она же сама мне сказала, хорошо, что один дурак нашелся, пусть и не перспективный, зато надежный...

— Если бы, — медленно начал Сева. — Если бы ты перестала совать свой хорошенький носик в чужие дела...

— Да мне же жаль тебя, — перебила его Леля. — Я бы никогда никому ничего не сказала бы, мне тебя жаль, а еще больше Рену жаль, потому что я все знаю. Меня она не стеснялась, мне все выкладывала, что ты у нее — временная инстанция, остановка на перепутье, даже так выразилась: «За неимением гербовой, приходится писать на простой», и еще она говорила, что поживет-поглядит, как оно все будет, а там и переиграть нетрудно... А с квартирой знаешь на что рассчитывает? Чтобы ты съехался со своими, а там, глядишь, Ирины Петровны не станет, а от Рены она как-нибудь избавится.

Леля посмотрела на Севу. Он сидел опустив голову, не глядя на нее. Слушает ли ее или думает о чем-то постороннем? Впрочем, чего там гадать, разумеется, слушает...

— Поверь, я тебе добра желаю, одного только добра. И тебе и Рене, я к вам за эти годы привыкла, а кто мне Сима? Да никто, если хочешь, расчетливая, злая баба. И к тому же твоих терпеть не может, про маму твою так и говорит: «Дура из дур, выставочная идиотка», а про Рену она мне много раз говорила: «Вот уж балласт навязался на мою голову, и что только с этим балластом делать?»

Сева приоткрыл окно, словно ему стало жарко.

Жарко и стыдно. Он знал уже: все, что говорит Леля, — чистая правда. Вдруг в эту минуту вспомнилось все, мимо чего проходил, не обращая внимания, о чем забывал бездумно. Сколько раз приходилось ему слышать от Симочки: «За неимением гербовой пишите на простой». Она любила это выражение, применяла его и к месту, и не к месту.

Однажды он спросил ее: «Что это значит?» — И она обстоятельно, как и все, что делала, пояснила: «Это значит, когда идешь на какой-нибудь компромисс».

Стало быть, ее замужество с Севой — тоже своего рода компромисс?

Недаром же Симочкин папа то и дело перечислял Симочкиных поклонников, среди них попадались и кандидаты, и доктора наук, был даже один член-корр, и все они добивались Симочки и мечтали жениться на ней...

— А она выбрала тебя, — говорил папа, глядя на Севу фиалковыми, такими же, как у Симочки, наивно-удивленными глазами. — Можешь себе представить, никого не хотела даже на шаг к себе приблизить, а в тебя, как видишь, влюбилась!

И он, дурак, млел от радости, верил и считал себя счастливым. О, дурак, непроходимый остолоп...

Должно быть, права Симочка, которая так и звала его — дурачок...

И еще Севе вспомнилось. Однажды он приехал на дачу, в Тарасовку, раньше, чем обещал. Как раз в это время проезжал товарный поезд, и потому Симочка не расслышала шагов. Она лежала на диване, на террасе, разговаривала с кем-то по телефону.

Сева услышал:

«И не говори, это такой балласт, от которого не знаешь, как избавиться, что с ним делать...»

Потом она помолчала, очевидно слушая, что ей говорят, и продолжала снова:

«Да, конечно, я человек в достаточной мере изобретательный, но даже я ничего не могу придумать, что делать с этим балластом. Тем более что он всей душой предан...» Она оборвала себя, потому что прошел поезд, стало тихо и, повернув голову, вдруг увидела Севу. Симочкины щеки вспыхнули, казалось, он до сих пор видит этот ярко-розовый, жаркий цвет на ее щеках, на шее, даже белки глаз, и те словно бы стали малиновыми.

«Это ты? — спросила Симочка. — А я тебя не ждала так скоро». И, не говоря ни слова больше, положила трубку.

«С кем это ты?» — спросил Сева.

«Да там, с одной школьной подругой».

Он поверил, он привык ей верить во всем. Спросил шутливо:

«Что же это за балласт?»

Она рассмеялась, вскочила с дивана, прижалась к нему:

«Дурачок ты мой...»