Соседи

Ему казалось, что Громов теперь позабыл о нем, никогда и не вспомнит, но спустя неделю Громов позвонил ему:

— Валерик, как она, жизнь?

— Илья Александрович, неужели вы? — воскликнул Валерик.

— Собственной персоной, а что? Почему ты так удивился, словно это не я звоню, а какой-нибудь инопланетянин?

— Я думал, что вы затуркались... — начал было Валерик.

Громов перебил его:

— Затуркался и, таким образом, начисто позабыл о старых друзьях, так, что ли, по твоему? — Не дожидаясь ответа Валерика, Громов продолжал: — Одним словом, вот какие дела: хотя еще далеко не все готово, сам понимаешь, времени прошло совсем немного, все-таки приходи...

— Приду, — радостно ответил Валерик. Хотел бы добавить, что соскучился по Илье Александровичу, но постеснялся, что еще за нежности, недостойные настоящих сильных мужчин...

Квартира Громовых понравилась Валерику с первого же взгляда: все было так, как некогда обещал Илья Александрович, все сделано его руками, каждая мелочь предусмотрена и обдумана.

На балконе цветной фонарь, который можно зажигать вечером, пол покрыт лаком и блестит, словно зеркало.

На кухне встроенные полки и шкаф, много места, просторно, даже уместился небольшой диванчик.

А в обеих комнатах все стены — в книжных полках. И в коридоре тоже книжные полки сверху донизу, чуть ниже потолка вдоль стен вьются упругие зеленые плети плюща. Много света, окна широкие, прямо во двор, а там — деревья, кустарники, трава...

— Что скажешь? — спросил Громов. В голосе его звучала неподдельная гордость.

Валерик развел руки в стороны:

— Здорово!

— Еще не все готово, — сказал Громов. — Вот возьму отпуск, примусь по-серьезному за отделку и переустройство, тогда увидишь, как оно все получится...

Провел рукой по своей наголо обритой голове и вдруг произнес грустно:

— Если бы еще десяток лет с плеч долой!. Или даже полтора десятка, тогда все было бы в самом ажуре...

В дверях раздался стук. Громов быстро сказал:

— Это Эрна, у нас же, как ты знаешь, еще нет звонка.

Сперва в комнате появилась полированная палка, которую Эрна Генриховна держала наперевес, словно пику, потом показалась и она сама.

— Вот, — произнесла победно. — Едва достала, зато, кажется, будет очень хорошо...

Громов взял палку, критически сощурил глаза, оглядел со всех сторон.

— Молодец, Эрна, чудо что за палка...

Валерик с удивлением заметил, как порозовели щеки Эрны Генриховны, и ее всегда строгие глаза вдруг просияли, стали почти нежными.

— Нет, правда, хороша?

— Правда, — ответил Громов с улыбкой, словно бы обращенной к кому-то слабому, неразумному.

— Я, в общем, всегда придерживалась скорее спартанского образа жизни, — сказала Эрна Генриховна. — Главное условие, чтобы было чисто, ни пылинки, а что касается красоты, как-то не думала об этом, зато теперь мне ужасно хочется, чтобы все красиво было, нарядно, чтобы глаз все время радовался...

Она вдруг прервала себя, спросила немного испуганно:

— Может быть, это все смешно, то, что я теперь говорю сейчас?

Валерику вспомнились слова бабушки, сказавшей некогда: «Каждый человек в чем-то до самого конца ребенок». Конечно, Эрна Генриховна, которую все всегда привыкли видеть строгой, властной, предельно сдержанной, казалась сейчас, охваченная стремлением к уюту и домоводству, несколько странной, необычной, может быть, даже чуточку смешной. И все-таки была она в то же время и трогательной по-своему, и словно бы разом помолодевшей, во всяком случае, должно быть, так думал Громов, все еще продолжая с улыбкой глядеть на жену...

Позднее, когда они сидели за столом и уплетали жареных карасей в сметане, любимое кушанье Валерика, Громов сказал:

— У нас на заводе сплошные новоселья, только что для рабочих отгрохали великолепный дом в Мневниках, на берегу Москвы-реки, с лоджиями и вот такими окнами... Он широко раздвинул руки.

Эрна Генриховна невольно вздохнула, он засмеялся:

— Опять за рыбу гроши! Ну сколько раз тебе повторять одно и то же? Никогда не жалей о деньгах, деньги — вода, туман, дым...

— Однако, — заметила Эрна Генриховна, — без этого, как ты выражаешься, тумана или дыма жить грустно, не так ли?

Громов согласно кивнул головой:

— Бесспорно, кто же спорит? Но, чудак-человек, сколько раз повторять тебе одно и то же? Я не стоял в очереди, надо было поэтому еще ого-го сколько ждать! — Помолчал немного, усмехнулся собственным мыслям: — Я же не знал, что встречу тебя, что мы решим никогда друг с другом не расставаться, ну и так далее.

— И ты этому, очевидно, не рад? — спросила Эрна Генриховна.

— Я счастлив, — ответил Громов. — Даю слово...

Несколько мгновений Эрна Генриховна молча смотрела на него.

— Это что, никак объяснение в любви?

— Считай, как хочешь...

Валерик не выдержал, прыснул. Очень смешно, когда оба они, уже очень немолодые, по мнению Валерика, просто старые старики, вдруг говорят о любви? Какая такая любовь в этом возрасте? Или в самом деле еще бывает так, например, как у них, у Громова и у Эрны Генриховны?

— Вот, гляди, — сказал Громов. — Гляди, до чего ты довела юношу, он уже смеется над нами с тобой...