Соседи

— Кухонные гарнитуры большей частью бывают на улице Чернышевского, там есть такой мебельный магазин. Есть гарнитур «Весна», очень красивый, два шкафа, подвесные полки, стол со стульями, но это дорого, хочу поискать подешевле...

— Мы не так богаты, чтобы покупать заведомо дешевые вещи, — изрекла Надежда истину, заученную с ранней юности. — И потом, ведь это все не на один день, не на месяц и даже не на год. Так что постарайся купить то, что наиболее практично, а следовательно, и по-настоящему хорошо.

— Как скажете, — согласился Валерик. — Вы, тетя Надя, хозяйка, ваше слово решающее...

Надежда села на подоконник, он пристроился рядом.

— В лоджии у нас будут ящики с землей, а в ящиках или дикий виноград, или плющ. Вам что, тетя Надя, больше нравится?

— Мне все равно, — ответила Надежда.

— Моей маме тоже всегда было все равно, — сказал Валерик.

Он редко говорил о матери, и сейчас, мельком взглянув на него, Надежда заметила, как вдруг мгновенно потемнели его глаза.

«Он скучает по ней, — догадалась Надежда. — Немудрено, как же иначе...»

Как бы разгадав ее мысли, Валерик сказал, по-прежнему глядя через плечо вниз:

— Мне мама иногда снится, подходит ко мне, что-то говорит, я всегда утром забываю, что именно...

— Ты скучаешь по ней?

Он кивнул.

— Даже сам не ожидал, что буду скучать. Бывает, иду по улице и ловлю себя на том, что разговариваю с ней. Я ей говорю: «Как же ты могла променять всех нас на хиляка?» А она... Он оборвал себя, потом начал снова: — А она говорит: «А если я его люблю?» А я говорю: «Его нельзя, невозможно любить», а она опять свое: «Люблю, и все тут, и хоть стой, хоть падай». Я и за себя и за нее говорю, спрашиваю, отвечаю, спорю, ругаюсь...

— У меня тоже есть такая привычка, — сказала Надежда.

Когда-то, когда она рассталась с Артемом, ей случалось часами мысленно беседовать с ним. Так продолжалось очень долго, особенно по ночам, в ту пору ей изрядно досаждала бессонница, она лежала в темноте, вперив глаза в незанавешенное окно, и спорила, убеждала, ругала, оправдывалась, все вместе, спрашивая за себя и отвечая за него...

Валерик воскликнул торжествующе:

— У вас тоже, тетя Надя? Вот еще одно доказательство нашей с вами родственной связи!

— А разве ты сомневался, родственники мы или нет? — усмехнулась Надежда.

— Бабушка говорила, не по крови родной, а по дружбе, я ее спросил как-то: выходит, по-твоему, друзья ближе родичей? Она сказала, что иногда именно так и выходит...

— Я согласна с нею, — сказала Надежда.

— Пожалуй, я тоже, — сказал Валерик.

Уже спускаясь вниз по лестнице, Надежда спросила:

— Может быть, ты бы собрался, поехал бы на каникулы навестить маму?

Валерик обогнал ее, перескочил через несколько ступенек вниз. Остановился, обернулся к ней:

— А что, я уже успел вам надоесть?

— При чем здесь надоесть или не надоесть? — удивилась Надежда. — Просто, мне кажется, тебе бы хотелось повидать и ее и сестренок...

Валерик пожал плечами:

— Как вам сказать, тетя Надя, иногда очень хочется, и ее бы увидеть, и девочек, они, наверно, уже здорово выросли за это время. А иногда вспомню, что придется еще и хиляка увидеть, и думаю, нет, никакими коврижками меня обратно в Миасс не затащить...

Он сбежал еще на несколько ступенек.

— Вот отца хотелось бы увидеть. — Помолчал, добавил негромко: — Очень хотелось бы...

— Может быть, когда-нибудь еще свидитесь друг с другом, — сказала Надежда.

— Все может быть, — согласился Валерик.

Выбежал из дверей во двор, нагнулся, поднял камешек с земли. Размахнувшись, закинул камешек.

— Тетя Надя, вот как я его далеко закинул, посмотрите... — И, как показалось Надежде, весело, пожалуй, чересчур весело рассмеялся.

«Ему нужен отец, — думала Надежда, глядя, как он бежит, вновь и вновь поднимая и кидая камешки вдаль. — Ему нужна мужская дружба, мужской совет. Потому он и потянулся к Илье Александровичу, но все-таки был бы у него отец, совсем все по-другому было б...»

Обратно ехали уже без шика. Сперва на троллейбусе, потом на метро.

В вагоне метро было много народу. Надежда едва нашла свободное место, Валерик встал возле нее.

Рядом с Надеждой уселись две девушки, две дурнушки-лепетушки, очень броско одетые, в джинсах, туго обтягивающих тощие бедра, в маечках-безрукавках, волосы у обеих длинные, одинаковые челки на лбу, сильно накрашенные глаза, голубые веки...

Надежда заметила, что ее соседки то и дело кидают взгляды на Валерика, хихикая про себя, та, что вроде бы посмазливей, кажется, подмигнула ему.

Но он казался невозмутимым. Даже отвернулся от них, и, когда они с Надеждой выходили из вагона, одна из девушек громко сказала:

— Что с него взять, мамочки боится...

— А может, она и не мамочка вовсе? — спросила другая.

— Ну да, — ответила первая девушка. — Такая-то старая...

Валерик даже бровью не повел. Надежда тоже промолчала, хотя ей подумалось, что он все слышал.