Сосна зимой

– Сегодня её высочество почти час провела в ванне, не желая вылезать. Смеялась, плескалась водой и кусала деревянную уточку. Кушала хорошо, спала два раза по половине часа. Опрелость уже почти прошла, мажем каждый раз этой новой мазью, помогает.

– Замечательно, – кивнула я. – С животиком проблем нет?

– Хвала Небесам, всё благополучно. Мы молились Чадоподательнице, и вот уже целый месяц не было вздутий, и её высочество хорошо какает…

Я снова покивала, хотя в божественную помощь до сих пор верила плохо. Но, может, и правда сделать вклад? В столичный храм, и в мой, тот самый, что был построен по обету в честь рождения Шэйрена. Вреда точно не будет, а лишний раз продемонстрировать благочестие даже полезно.

Остальные дети тоже спали. Сопел набегавшийся сегодня Ючжитар, Шэйрен свернулся клубком под одеялом, так что его и не сразу было видно. Лиутар спрятала что-то под подушку, кажется, куклу. Я улыбнулась, вспомнив, как на Новый год подарила ей ослика, и Ючжитар, завистливо сопя, сообщил, что мужчинам ослы не нужны, у них с Шэйреном будет по коню. Потому что папа обещал. Шэйрен мрачно напомнил, что отец-государь уже умер, но я заверила, что у них, когда они вырастут, будет много лошадей.

Смерть отца дети пережили довольно спокойно. Лиутар, его почти и не знавшая, явно досадовала, что снова придётся отстаивать на коленях. Шэйрен – я иногда почти забывала, что он приходился Тайрену не сыном, а братом – только уточнил, кто теперь император, Ючжитар? И мы останемся во дворце, а не уедем в монастырь, как тётушки Шэйн и Чжан? В остальном он тоже не высказал особенного огорчения, и если и переживал, то скорее от разлуки с тётушками. А вот Ючжитар потом ещё долго спрашивал меня, когда же вернётся папа, заставляя снова и снова повторять, что этого не будет. Тайрена после нескольких недель пути хоронили в закрытом гробу, потому тела отца он не видел, и, кажется, так толком и не поверил в его смерть. Плачущим сынишку я, правда, тоже не видела, но я в те дни его вообще почти не видела, будучи, как положено примерной вдове, занятой оплакиванием супруга и бдением у его гроба. Рабочий стол стоял в том же покое, бесконечные бумаги на нём пропитывались вездесущим запахом погребальных благовоний. Как я ухитрилась пережить то время, не слечь с нервным срывом и даже не испортить молоко – сама не понимаю.

Хорошо, что не приходилось держать всё в себе, как это обычно бывает в придворной жизни. Плакать было можно, плакать было нужно. Подготовка к погребению затянулась – пришлось ждать, пока ударными темпами достроят только-только начатую императорскую гробницу. Тайрен удовольствовался куда более скромной отделкой своего последнего пристанища, чем его отец. Но вот наконец таблички с его посмертным именем Уэн-ди были помещены в храм Лучезарной гробницы и Императорское Святилище Предков, и жизнь вошла в русло обыденности. И всё равно то и дело что-то напоминало о нём. В первые месяцы мне иногда казалось, что я узнаю его среди спешащих придворных или даже евнухов, хотя там не было никого настолько похожего. Не переживи я что-то подобное в подростковом возрасте после смерти бабушки Веры, решила бы, что схожу с ума.

Но хорошо, что я переехала в Западный дворец. В Полудне воспоминаний было бы ещё больше.

В моих покоях было тихо. Служанки помогли мне раздеться, после чего я отослала их и вытащила из книжного стеллажа тонкую книжицу голубоватом переплёте. Первое, что я сделала, когда глубокий траур кончился и стало возможно не просто следить за текучкой, а издавать новые распоряжения, это приказала позвать учёных из Института Распространения словесности и Академии дворца, чтобы дать им приказ: собрать все когда-либо записанные стихи его покойного величества и издать их одним сборником. Львиная доля тайреновых стихов хранилась у меня, но учёные и архивисты, перерыв впечатляющие залежи бумаг, благо в архивах ничего просто так не выбрасывалось, а, напротив, аккуратно учитывалось, наскребли ещё с дюжину стихотворений. И всё равно их было до обидного мало. Ценить свой поэтический дар мой муж так и не научился.

– Мы сразу же дадим задание переписчикам, – уверили меня. – Всё будет готово в ближайшие дни. Тридцати экземпляров хватит?

Огромный тираж для рукописных книг, вздохнула про себя я. Да и зачем больше? Всё равно читать тут может главным образом верхушка: чиновничество, аристократия, купечество, учёные мужи. Не так уж мало, но в размерах страны хорошо если десяток процентов наберётся. Сложность освоения грамоты, дороговизна образования и книг не способствовали распространению просвещения. Эти тридцать экземпляров пойдут в дворцовую библиотеку и в собрания императорских резиденций, возможно, в крупные храмы и монастыри. Остальные книгочеи, желающие иметь у себя императорскую поэзию, закажут её своим переписчикам. Для распространения книг в массы они должны стать доступнее по цене и массовости изготовления. Бумага тут уже есть, вот изобретут книгопечатание…