Состояние постмодерна. Исследование истоков культурных изменений

Возникают также более глубокие вопросы из области смысла и интерпретации. Чем сильнее эфемерность, тем больше нарастает необходимость отыскивать или производить некие разновидности вечной истины, которые могут в этой эфемерности содержаться. Примеры тому – возрождение религий, значительно усилившееся с конца 1960-х годов, и поиск аутентичности и авторитета в политике (со всеми присущими этому процессу атрибутами национализма и локализма и восхищением харизматичными и «протеичными» личностями с ницшеанской «волей к власти»). Возрождение интереса к базовым институтам (таким как семья и общность) и поиск исторических корней – все это признаки стремления к более надежным гаваням и более долговечным ценностям в меняющемся мире. Юджин Рочберг-Холтон в своем модельном исследовании жителей Северного Чикаго обнаруживает, например, что объектами, представляющими реальные ценности для домохозяйств, были не «денежные трофеи» материалистической культуры, которые выступают в качестве «надежных индикаторов принадлежности человека к социально-экономическому классу, возрасту, гендеру и т. д.», а артефакты, воплощающие «связи с любимыми людьми и семьей, ценные переживания и действия, а также воспоминания о значимых жизненных событиях и людях» [Rochberg-Halton, 1986, р. 173].

Фотографии, отдельные предметы (наподобие фортепиано, часов, стула) и события (воспроизведение записи музыкальных произведений, исполнение песни) становятся средоточием созерцательной памяти и, следовательно, генератором ощущения самости, находящегося вне сенсорной перегрузки потребительской культуры и моды. Дом становится частным музеем, ограждающим от разрушительных воздействий временно-пространственного сжатия. К тому же одновременно с провозглашенной постмодернизмом «смертью автора» и возникновением антиауратического искусства в публичной сфере художественный рынок еще сильнее осознает монопольную власть подписи художника, а также проблему аутентичности и подделки (вне зависимости от того, что работы того же Раушенберга сами по себе являются репродукционным монтажом). Видимо, подобным же образом здания постмодернистских девелоперов, даже столь солидные, как офис AT&T из розового гранита авторства Филипа Джонсона, должны финансироваться на долговой основе, возводиться на базе фиктивного капитала и осознаваться (по меньшей мере снаружи) больше в духе фикции, чем функции.

Пространственные настройки оказались не менее травматичными. Спутниковые коммуникационные системы, используемые с начала 1970-х годов, лишили расстояние существенного значения для себестоимости одного соединения и его времени. Стоимость связи по спутнику на расстояние более 500 миль та же самая, что и на расстояние более 5000 миль. Аналогичным образом резко снизилась стоимость авиаперевозок товаров, а контейнеризация одновременно сократила издержки на большегрузный морской и сухопутный транспорт. Теперь крупные мультинациональные корпорации наподобие Texas Instruments получили возможность управлять своими предприятиями, принимая одновременные решения в области финансов, маркетинга, производственных издержек, контроля качества и условий трудового процесса в более чем 50 разных точках на земном шаре [Dicken, 1986, р. 110–113]. Массовое распространение домашних телеприемников вместе со спутниковыми коммуникациями делают возможным практически одновременное переживание потока образов из различных мест, сжимающее мировые пространства в серию картинок на телеэкране. Весь мир может смотреть Олимпийские игры, Чемпионат мира по футболу, падение какого-нибудь диктатора, политический саммит, некие трагические события с человеческими жертвам и т. д., в то время как массовый туризм и фильмы, снятые в живописных местах, создают для многих людей широкий ряд симулированных или замещающих опытов того, чем наполнен этот мир. Образ мест и пространств становится столь же открытым для производства и эфемерного использования, как и любой другой.

Одним словом, мы были свидетелями еще одного яростного раунда того процесса уничтожения пространства посредством времени, который всегда лежал в основе динамики капитализма. Маршалл Маклюэн так описывал свое представление о том, как «глобальная деревня» стала реальностью коммуникаций в середине 1960-х годов: