Состояние постмодерна. Исследование истоков культурных изменений

С точки зрения правых традиционалистов, эксцессы 1960-х годов и насилие 1968 года выглядели событиями, напрочь подрывающими устои. Вероятно, именно по этой причине книга Дэниела Белла «Культурные противоречия капитализма», имевшая совершенно правый исходный посыл – восстановление уважения к власти, точнее описывала происходящее, нежели многие попытки левых, нацеленные на то, чтобы уловить смысл происходящего. Другие авторы, типа Тоффлера и даже Маклюэна, рассматривали значимость пространственно-временного сжатия и порожденной им неразберихи способами, недоступными левым – именно потому, что последние сами были слишком глубоко вовлечены в создание этой неразберихи. Лишь недавно левые пришли к согласию с некоторыми из указанных тем, и я полагаю важным обстоятельством, что книга Бермана, опубликованная в 1982 году, восстанавливает в статусе некоторые из них лишь за счет рассмотрения Маркса не столько как марксиста, сколько как первого великого модернистского автора, который смог предвидеть модернизм как таковой.

Новые левые были заняты борьбой за освобождение самих себя от двойных оков – старой левой политики (особенно в том виде, как она была представлена традиционными коммунистическими партиями и «ортодоксальным» марксизмом) и репрессивных сил корпоративного капитала и бюрократизированных институтов (государство, университеты, профсоюзы и т. д.). С самого начала они рассматривали себя в качестве культурной силы в той же степени, что и политико-экономической, и тем самым способствовали ускорению того поворота к эстетике, который характерен для постмодернизма.

Однако подобная политическая линия имела непредвиденные последствия. Уклон в культурную политику больше совпадал с анархизмом и либертарианством, нежели с традиционным марксизмом, что противопоставило новых левых традиционным настроениям и институтам рабочего класса. Новые левые использовали новые социальные движения, которые сами по себе выступали субъектами фрагментации старой левой политики. Некий политический сдвиг наподобие того, что предлагали новые левые, действительно был оправдан в той мере, в какой эта политика была в лучшем случае пассивна, а в худшем реакционна в отношении проблем расы и гендера, различия, проблем колонизированных народов и угнетенных меньшинств, экологических и эстетических проблем. Однако, двигаясь по этому пути, новые левые, как правило, отвергали веру и в пролетариат как инструмент прогрессивного изменения, и в исторический материализм как метод анализа. Андре Горц выдвинул лозунг «Прощай, рабочий класс!», а Стэнли Ароновиц провозгласил кризис исторического материализма.

Тем самым новые левые отсекли для себя возможность критического взгляда на самих себя или на социальные процессы трансформации, лежащие в основе возникновения постмодернистских способов мышления. Настаивая на том, что значение имеют культура и политика, а прибегать к экономическим объяснениям (не говоря уже о теориях обращения и накопления капитала или об обязательном присутствии классовых отношений в процессе производства) даже в пресловутом «конечном счете» необоснованно и неверно, новые левые оказались не в состоянии прервать собственный дрейф в направлении идеологических позиций, которые мало чем могли поспорить с вновь окрепшими неоконсерваторами и вынуждали новых левых к конкуренции на том же поле производства образов, эстетики и идеологической власти в условиях, когда средства коммуникации находились в руках их оппонентов. Например, на состоявшемся в 1983 году симпозиуме «Марксизм и интерпретация культуры» большинство участвовавших в нем авторов уделяли больше внимания Фуко и Деррида, чем Марксу [Nelson, Grossberg, 1988]. Есть некая ирония в том, что именно такой представитель старых левых, как Реймонд Уильямс (примечательно его отсутствие на упомянутом семинаре), долгое время изучавший свойственные рабочему классу культурные формы и ценности, стал на пути у новых левых и попытался восстановить материальные основания предполагаемой природы культурных практик. Уильямс не только отвергал модернизм в качестве подходящей для этого категории, но и, шире, рассматривал постмодернизм как маску, скрывающую более глубокие трансформации в культуре капитализма, которые он стремился выявить.