Состояние постмодерна. Исследование истоков культурных изменений

Кроме того, деньги как высшее воплощение социальной власти в капиталистическом обществе сами по себе становятся объектом вожделения, алчности и желания. И здесь мы вновь сталкиваемся с амбивалентностью смыслов. Деньги даруют привилегию осуществления власти над другими: можно покупать их рабочее время или предлагаемые ими услуги, даже выстраивать систематические отношения господства над эксплуатируемыми группами просто посредством контроля над властью денег. В действительности деньги сплавляют политику и экономику в подлинную политическую экономию подавляющих властных отношений (это проблема, которую систематически избегают микротеоретики власти типа Мишеля Фуко и не в состоянии уловить макросоциологические теоретики типа Энтони Гидденса с его строгим разделением аллокативных и авторитетных источников власти). Общий материальный язык денег и товаров обеспечивает универсальную основу в рамках рыночного капитализма для включения каждого в одинаковую систему рыночной оценки и тем самым способствует воспроизводству социальной жизни посредством объективно обоснованной системы социальных скреп. Однако в границах этих широких ограничений мы «вольны», если можно так выразиться, развивать наши собственные личности и отношения по нашему собственному усмотрению, нашу собственную «инаковость» и даже изобретать групповые языковые игры – при условии, конечно, что у нас хватает денег на нормальную жизнь. Деньги – это «великий уравнитель и циник», могущественное орудие подрыва устойчивых социальных отношений и великий «демократизатор». В качестве социальной власти, которая может принадлежать отдельной личности, они формируют основу для широкомасштабной индивидуальной свободы, которая может быть использована для развития в качестве свободно мыслящей личности безотносительно к другим. Деньги объединяют именно посредством

их способности накапливать индивидуализм, инаковость и экстраординарную социальную фрагментацию.

Но в ходе какого процесса способность к фрагментации, в латентном виде представленная в денежной форме, трансформировалась в необходимую особенность капиталистической модернизации?

Участие в рыночном обмене предполагает определенное разделение труда, а вместе с ним и способность отделяться (отчуждаться) от собственного продукта. Результатом этого становятся разрыв с продуктом нашего опыта, фрагментация социальных задач и отделение субъективного смысла процесса производства от объективной рыночной оценки его продукта. Хотя высокоорганизованное техническое и социальное разделение труда никоим образом не уникально для капитализма, оно является основополагающим принципом капиталистической модернизации. Это формирует мощный рычаг для усиления экономического роста и накопления капитала, особенно в условиях рыночного обмена, при которых отдельный производитель товаров (защищенный правом частной собственности) способен осваивать возможности специализации в рамках открытой экономической системы. Таково объяснение силы экономического либерализма (либерализма свободного рынка) в качестве основополагающей для капитализма доктрины. Именно в таком контексте могут процветать стяжательский индивидуализм и креативное предпринимательство, инновации и спекуляции, даже несмотря на то что все это одновременно предполагает быстро распространяющуюся фрагментацию задач и видов ответственности, а также неизбежную трансформацию социальных отношений вплоть до того, что производители вынуждены рассматривать друг друга с чисто инструментальной точки зрения.

Однако капитализм – это не только товарное производство и рыночный обмен. Для того чтобы стремление к прибыли – запуска денег в оборот ради того, чтобы они приносили еще больше денег, – могли стать тем самым основным способом социальной жизни, подлежащим воспроизводству, необходимы определенные исторические условия, в частности, существование наемного труда. Основанное на насильственном отделении массы непосредственных производителей от контроля над средствами производства возникновение наемного труда – лиц, вынужденных продавать рабочую силу для того, чтобы жить, – есть «результат предшествующего исторического развития, продукт многих экономических переворотов, продукт гибели целого ряда более старых формаций общественного производства» [Marx, 1967, vol. 1, р. 166–167; Маркс, 1960, с. 180]. Ощущение радикального, тотального и насильственного разрыва с прошлым – еще один из основных элементов модернистского мироощущения – повсеместно присутствует в описании Марксом происхождения капитализма.