Социалистический реализм: превратности метода

Вот почему неправомерно редуцирование советского искусства только к соцреалистическому, равно как и метода соцреализма — лишь к его превращенным формам. Вот что пишет в этой связи известный такими работами в кино, как «Моя Родина», «Депутат Балтики» (кстати, Сталину они не понравились), «Член правительства» (против которой выступил Жданов и др.), режиссер А.Г. Зархи: «Мне кажется, что рассматривать это (соцреалистическое — Л.Б.) искусство лишь с точки зрения того, как оно обслуживало Сталина, равняясь только на его вкусы, это пошлая точка зрения, совершенно не соответствующая действительности. И это есть величайшая неправда... Извините, что я об этом говорю, но ничего мы не делали именно для Сталина. А делали потому, что были убеждены в идеалах коммунизма, в идеях марксизма, верили, что надо переделывать жизнь. Такими были и Эйзенштейн, и Пудовкин, и Дзига Вертов, и другие. Это была культура, было настоящее искусство, которое, по-моему, забывать нельзя. Искусство возникает тогда, когда художник во что-то верит. Если нет веры, если художник находится в состоянии коммерческого шока, как сейчас, то искусства нет»[159].

Искусство официозного соцреализма было принципиально значимой стороной диалектического процесса развития советской культуры в целом, равно как и самого его метода, но редуцирование всей сути и всей художественной практики данного метода только к «официозному соцреализму», в действительности означает упразднение важнейшего теоретического вопроса данного метода — генезиса его превращенных форм. Сводя вопрос сущности соцреализма лишь к его превращенным формам, мы тем самым упрощаем и опрощаем значимость и важность данной проблемы. В этом случае нам не удастся определить действительное место данного явления в культуре, и мы рискуем получить очередную идеологему, только уже в области науки.

Так что односторонний подход (акцентирующий либо творческую, либо превращенную сторону) при исследовании такого сложнейшего теоретического вопроса, как соцреализм, является сугубо недостаточным для объяснения действительного диалектического единства социальных и художественных практик советской эпохи, столь «круто замешанной» на противоречиях XX века.

Примером этого может быть еще одна проблема, которую так же не могут решить авторы, подвергающие соцреализм односторонней негации — это бытие соцреализма не только как (1) художественного метода, но и как (2) нового типа художественного бытия реальности, а также (3) художественного сознания.

Понимание превращенных форм соцреализма требует обращения к диалектике положения художника в советском обществе, противоречию между действительной убежденностью многих из них в социалистических идеалах, с одной стороны, и внешней подчиненностью идеологическому диктату — с другой. В этой диалектике внутреннего и внешнего подчинения идеологическим императивам кроется ключ к пониманию действительных основ общественных противоречий и сложностей их реального разрешения.

Эти основы определяют отношения не только художник—власть, но и художник—художник, художник—зритель, зритель—зритель. Противоречия общественных отношений советской действительности порождали как реальный «энтузиазм» художника, так и атмосферу сталинистского подчинения художника и «сверху», и «снизу».

* * *

В советском искусствознании было принято считать соцреализм методом революционного развития, к родовым чертам которого относятся историзм, диалектичность, всесторонность изображаемого, социально-психологический детерминизм. Но и такая характеристика, по мнению автора, принципиально недостаточна.

Этот метод позволяет не только критически взглянуть на мир, но и понять, какова действительно мера господствующего в нем отчуждения, и, самое главное, показать интенции снятия конкретной формы отчуждения. Социалистический реализм как метод советской культуры — это не только способ особого художественного познания, но и способ художественного изменения объективной действительности. То есть соцреализм несет в себе принцип творческого и деятельностного отношения к действительности и ее противоречиям (3).

Как отмечает Т.А. Круглова, «этот процесс превращения на антропологическом языке может быть переводом ключевого положения соцреализма — “жизни в ее революционном развитии”. Жизнь каждого человека в его конкретном существовании, как он видел ее успешной, была преодолением своего наличного бытия, заданного габитусом прошлой жизни, и рывком в другую жизнь, где будет новая идентичность, т.е. к себе другому. Важнейшим способом осуществления этого прыжка — из «царства необходимости в царство свободы» — была «культурность». «Культурность», «культурный» — ключевые слова эпохи»[160].