Социальное общение и демократия. Ассоциации и гражданское общество в транснациональной перспективе, 1750-1914

В странах, где плотность и пересечение между собой свободных ассоциаций были меньшими, особенно в Австро-Венгрии и России, теперь наступили перемены. И здесь общественные объединения все в большей степени определяли лицо локального городского общества. В австрийской половине империи число ассоциаций удваивалось каждые десять лет (1880 год – 14 300, 1890-й – 30 600, 1900-й – 59 800, 1910-й – 103 700). Большинство из них находилось в Богемии (неизменно более трети) и Нижней Австрии, а также в Моравии и – после 1900 года – в Галиции[188]. В северобогемском городе Ауссиг (Усти-над-Лабем) в 1900 году проживало 37 300 человек, в том же году число членов союзов составляло более 31 600. К 1910 году население выросло до 39 300, а число членов союзов – до более чем 47 700

[189].

В Транслейтании, прежде всего в Будапеште, где в 1900 году на каждые 10 000 жителей в среднем приходилось 18,5 члена масонских лож (для сравнения – для Вены эта пропорция составляла 5,2), их число выросло с 1158 (1886) до 1557 (1893) и наконец, до 2366 (1900)[190]

. В Праге в адресной книге в 1890 году указывалось 700 ассоциаций, а в 1901 году уже 1600; в Пресбурге в 1880-х годах более 80, накануне Первой мировой войны 120 союзов. Результатом этого колоссального распространения была потеря эксклюзивного характера общественных объединений. В них теперь объединялись практически все социальные и политические группы города. Однако их цели часто сохраняли нравственно-элитарный лейтмотив. Эти цели теперь даже пародировали в специальных обществах. Основанная в 1859 году в Праге «Шлараффия», объединение художников и любителей искусств, в 1870-х годах быстро распространилось на Австро-Венгрию и Германскую империю. Как видно из названия «Шлараффия» (от Schlaraffenland – страна изобилия), оно обещало сказочную страну, где текут молочные и медовые реки, а жителям, для которых лень – высшая добродетель, в рот сами залетают жареные голуби; ритуалы «Шлараффии» пародировали идеологию добродетели масонов[191].

Здесь, как и в других местах мультиэтнической Габсбургской монархии, ассоциации служили теперь для того, чтобы объединять чехов, немцев, словаков, венгров и словенцев в свои собственные отдельные союзы. «Народы больше не ходят в церкви. Они идут теперь в национальные общества», – точно говорится об этом в романе «Марш Радецкого» Йозефа Рота[192]. Впрочем, одно часто не исключало другого. В Каринтии, где треть населения составляли словенцы, из 381 указанной в кадастре ассоциации обществ до 1880 года только семь назвали себя «словенскими». Лишь политические конфликты и рост национализма в 1880-х годах привели к решающим переменам. «В областях со смешанным распространением языков до 1914 года конституировались, в большинстве своем по инициативе из Лайбаха [Любляны], более ста национальных словенских обществ, которые по их взглядам опирались не на либеральные ценности, а на католическое мировоззрение»[193]

.

Кризис либерализма в Австро-Венгрии после 1879 года не коснулся его основ – сети бюргерских немецких ассоциаций. Их территориальный и идейный центр в Праге, например, по-прежнему составлял эксклюзивный клуб «Казино». В 1890 году в городе было примерно 130 немецкоговорящих обществ с числом членов более 25 000[194]. Сюда не включены еще вышедшие из либеральной сети пангерманские «Союзы защиты [германства]» («Schutzvereine») – такие, как Немецкий школьный союз, который в 1886 году, спустя шесть лет после основания в Цислейтании, насчитывал уже более 100 000 членов[195]. С помощью подобных национально ориентированных союзов и объединений либералы надеялись вернуть себе политическое влияние и поддержку масс.

Особенно на локальном и провинциальном уровне национализм стал буквально со дня на день ассоциироваться с призывом к единению немецких граждан по всей монархии. С ростом национальной политики и под угрозой более ориентированной на классы политики интересов буржуазные либералы в провинциях с этнически смешанным населением старались, пусть и без энтузиазма, повысить социальную дифференциацию своего базиса, поддерживая статус этих слоев[196].