Соцветие поэтов

От писателя остаются лишь книги, которые продолжают читать, и тогда писатель ещё живёт, становясь той странной метафизической величиной, с которой читатель невольно сравнивает себя. Или от писателя не остаётся вообще ничего, потому что книги, которые не читают, умирают быстрее, чем люди. И это «ничего» означает, что такого писателя не было.

Вадим Шефнер никаких должностей в литературе не занимал, я ни разу не слышал его по радио и не видел по телевидению, а две премии, Горьковская и Пушкинская, полученные уже на склоне лет, явились, скорее всего, эхом читательского признания. За писателя говорили его произведения, и этот голос был громче всех других голосов.

* * *

Внук двух адмиралов, шведского и немецкого, один из которых основал г. Владивосток (на всех картах мира значится бухта Шефнера), в жизни был предельно вежливым человеком. Когда случайно, на Конгрессе фантастов России, где Вадиму Шефнеру была вручена премия «Паладин», он услышал, что я уже много лет не могу купить повесть «Сестра печали», то буквально через несколько дней почта доставила мне томик с дарственной надписью.

Тогда я прочёл эту вещь в третий раз. Надо сказать, что это было рискованное занятие. Никогда не следует перечитывать книг, которые произвели на тебя впечатление в молодости. Человек с течением жизни меняется, и разочарование в книгах сравнимо с разочарованием в самом себе.

«Сестру печали» я читал, не отрываясь, весь вечер, забросив все другие дела. Мне казалось, что ничего важнее этого нет. И разве не за тем именно пишутся книги, чтобы вот так, однажды, неведомый автору человек, быть может совершенно случайно, открыл бы его роман и не мог бы уже оторваться, пока не будет прочитана последняя строчка? Всё-таки книга — это больше, чем жизнь. Книга — это жизнь плюс что-то ещё, что есть только в книге.

* * *

Популярность Вадима Шефнера была в своё время необычайной. Его прозу и особенно шуточные стихи цитировали наизусть. Можно было произнести в случайной компании: «Дверь закрой, болван, дурак, глупое создание», и кто-нибудь немедленно продолжал: «Умный, он закроет так, без напоминания». На человека, не читавшего Шефнера, в те годы смотрели как на необразованного.

Причём, когда его первые «странные» повести появились сначала в журналах, а потом отдельными книгами, то никакого ажиотажа в официальной прессе они не вызвали. Вадим Шефнер был в те годы известен прежде всего как «серьёзный поэт», и на забавы мастера в области иронической прозы критика внимания не обращала. Зато какими-то неведомыми путями, каким-то читательским колдовством слух о них расходился по всей стране, и они исчезали из магазинов едва ли не раньше, чем их успевали печатать. В семидесятые и восьмидесятые годы книги Вадима Шефнера нельзя было просто купить, их можно было только «достать»: по блату, в результате громадных усилий, и счастливый обладатель такого сборника с гордостью давал его почитать друзьям и приятелям.

Это была уже не просто известность. Книга, которую передают из рук в руки, живёт сама по себе. Она обретает собственную судьбу и становится знаком эпохи наравне с другими её достижениями.

* * *

Конец 1960-х - начало 1970-х гг. было временем «бунтующего поколения». Это были годы, когда вроде бы благополучные студенты во Франции поджигали машины на улицах и строили баррикады, когда ещё более благополучные американские их коллеги громили аудитории и изгоняли профессоров, когда Чехословакия, почувствовавшая воздух свободы, требовала «социализма с человеческим лицом».

Казалось, что меняющаяся Европа вот-вот обретёт новую идею существования. Новая идея, однако, не появилась. Пассионарный порыв был поглощён изматывающим противостоянием двух сверхдержав. Война во Вьетнаме опустошила зыбкие евро-американские идеалы, а движение «пражской весны» было смято гусеницами советских танков.

Семидесятые годы стали временем политического удушья. Место жизни занял некий мертвенный ритуал. В Советском Союзе он именовался «эпохой зрелого социализма». Позже его назовут «эпохой застоя», эпохой гниения и деградации.

В эти безнадёжные годы Вадим Шефнер вдруг начинает писать книги о счастье - о людях, которые, казалось, не знают, что такое отчаяние, усталость и страх, о людях, с которыми происходят весёлые, необыкновенные и смешные истории, о людях, которым даже в голову не приходит, что жизнь бессмысленна и ужасна.

Конечно, человек иногда переживает вторую молодость. Лион Фейхтвангер написал романтическую «Испанскую балладу», когда ему было уже за семьдесят. Примерно в том же возрасте Бунин создал «Темные аллеи» - цикл новелл о любви, а Борису Пастернаку было за шестьдесят, когда он завершил роман «Доктор Живаго». Странные, ни на что не похожие повести Вадима Шефнера начали появляться тогда, когда автор уже отметил свой полувековой юбилей.

И всё же дело было не только в этом. Сквозь одуряющую летаргию застоя писатель услышал то, чего не слышал никто, кроме него.

* * *