Сотворение мифа

Летопись «ученика Феодосия» была далека от бесстрастного повествования. От первой до последней страницы её пронизывал призыв к братскому согласию и любви, оттенённый неоднократными напоминаниями о казнях Божьих — гладе, море, природных бедствиях, междоусобном кровопролитье, нашествиях «поганых», — посылаемых для исправления людского своеволия, неразумия и пороков[196].

В 1096 году он вместе с печерской братией пережил разорение обители половцами. Орда хана Боняка прокралась к Киеву никем не замеченная и ранним утром 20 июля буквально выросла из-под земли у городских стен. Городская стража едва успела захлопнуть Золотые ворота перед самыми мордами половецких лошадей. Половцы сожгли посады и ограбили окрестные монастыри: «И пришли к монастырю Печерскому, когда мы по кельям почивали после заутрени, и кликнули клич около монастыря, и поставили два стяга перед вратами монастырскими, а мы бежали задами монастыря, а другие взбежали на хоры. Безбожные же сыны Измаиловы вырубили ворота монастырские и разошлись по кельям, высекая двери, и вынося всё, что находили в кельях; и затем подожгли дом святой владычицы Богородицы, и пришли к церкви, и зажгли двери на южной стороне, и вторые — на северной. И, ворвавшись в притвор у гроба Феодосиева, хватая иконы, зажигали двери и оскорбляли Бога нашего и закон наш».

Как были спасены «Повесть временных лет» и летопись, и были ли они вообще спасены или погибли в огне пожара, а позднее восстановлены автором по памяти, в новой редакции, мы ничего не знаем. Достоверно известно лишь то, что «ученик Феодосия» возобновил свою работу над «летописцем» в начале XII века. Это явствует из его записи, помещённой под 1106 годом: «В тот же год преставился Ян, старец добрый, прожив девяносто лет, в старости маститой; жил по закону Божию, не хуже был первых праведников. От него же и я много рассказов слышал, которые и записал в летописаньи этом».

В 1114 году он по каким-то делам побывал в Ладоге, которая тогда «обновилась» каменными стенами. Здесь он помимо прочего обзавёлся первой известной на Руси археологической коллекцией: «А когда пришёл я в Ладогу, поведали мне ладожане, как здесь бывает: когда приходит туча великая, находят дети наши глазки

стеклянные, и малые, и великие, проверченные, а другие подле Волхова берут, которые выплёскивает вода. От них же взял более ста, а все разные».

Речь идёт о хорошо известных археологам стеклянных бусинах, которые производились в Ладоге с конца VIII века. Ливни и речная вода вымывали их с берега Волхова из древних культурных слоёв.

К этому времени, по всей видимости, можно приурочить знакомство «ученика Феодосия» с преданием о призвании Рюрика, уже пустившем корни на новгородском севере. Упоминание в нём некоей балтийской «руси» заставило его задуматься о связи этой «руси» с его родной Русской землёй в Среднем Поднепровье. В результате «Повесть временных лет» подверглась значительной переработке. Вместе с Рюриком тогда же в неё попали и «варяги», в позднем значении этого термина.

Судя по многим местам летописи, «ученик Феодосия» питал особую приязнь к младшей ветви «Ярославова племени» — князю Владимиру Мономаху и его отцу Всеволоду Ярославичу. Возможно, предание о призвании новгородцами князя вследствие внутренних смут показалось ему интересным ещё и тем, что оно перекликалось с недавними событиями 1113 года, когда по смерти князя Святополка Изяславича в Киеве вспыхнул мятеж. Были разграблены дворы тысяцкого Путяты, городских старшин и гнездо ростовщичества — еврейский квартал, примыкавший к Жидовским воротам. Киевская знать обратилась за помощью к Владимиру Мономаху, в то время княжившему в Переяславле. Приезд чтимого в народе князя успокоил волнения.

На этом биография первого летописца обрывается. Никаких сведений о нём после 1114 года в летописи нет.

Заключительным шагом в истории создания первого летописного свода (список с которого лёг в основу Новгородской первой летописи младшего извода) стало объединение «Повести временных лет» с «летописцем» (в качестве первой его части) и датирование изложенных в ней событий. Возможно, эту работу проделал сам «ученик Феодосия». А может быть, за неё взялся Нестор, чем может объясняться усвоенная ему в традиции Печерского монастыря роль «отца русской истории».

Ярко выраженная идейная направленность «Повести временных лет» наложила эсхатологическую окраску на всё дальнейшее летописание. Недаром заголовок Новгородской первой летописи младшего извода гласит: «Временник, еже есть нарицается летописание князей и земля Руския, и како избра бог страну нашу на последнее время…».