Но в научном мире всё оставалось по-прежнему. Почти незамеченными прошли «Отрывки из исследований о варяжском вопросе» С. Гедеонова (печатались в «Записках Академии Наук» в 1862–1864 гг.) с их убийственной критикой основных научных положений норманнизма. Академические и университетские научные круги проявляли удивительную косность и, хуже того, интеллектуальную корпоративность. «Неумолимое норманнское вето тяготеет над разъяснением какого бы то ни было остатка нашей родной старины, — возмущённо писал Гедеонов. — Но кто же, какой Дарвин вдохнёт жизнь в этот истукан с норманнской головой и славянским туловищем?»
О совершенно ненормальной обстановке в учёной среде свидетельствовал в 1899 году профессор Н. П. Загоскин (в 1906–1909 гг. ректор Казанского университета): «Вплоть до второй половины текущего столетия учение норманнской школы было господствующим и авторитет корифеев её, Шлёцера — со стороны немецких учёных, Карамзина — со стороны русских писателей представлялся настолько подавляющим, что поднимать голос против этого учения считалось дерзостью, признаком невежественности и отсутствия эрудиции, объявлялось почти святотатством. Насмешки и упрёки в вандализме устремлялись на головы лиц, которые позволяли себе протестовать против учения норманнизма. Это был какой-то научный террор, с которым было очень трудно бороться».
Вот и получалось, что поколение за поколением русские студенты покидали университеты, убеждённые в том, что варяги — это шведы, а Рюрик — скандинавский конунг. И что так написал Нестор. И что это и есть наша древняя история. Даже лучшие научные умы, признававшие такое положение вещей странным, безвольно поддавались общему течению. Ключевский нашёл в себе мужество сказать: «…Надобно сознаться, что наша скромность создавала странное положение в науке гипотезе норманнистов. Мы чувствовали, что в ней много нескладного, но не решались сказать что-либо против неё… Открывая свой курс, мы воспроизводили её, украшали заученными нарядами и ставили в угол как ненужный, но требуемый приличиями обряд…»[201]
.Итак, говоря не предвзято, какую цену имеет норманнизм как историческая школа? Русская историография обязана норманнизму научной постановкой проблемы варягов и этнической принадлежности военно-государственной элиты древней Руси; он также познакомил русскую историческую науку с методами европейской научной критики. Но предложенное им решение вопроса надо признать крайне неудовлетворительным. Более того, норманнизм давно уже является в полном смысле слова научной мифологией, на поверку не имеющей подтверждения ни в одном (и это отнюдь не преувеличение) источнике. Его ядовитое жало — отрицание самобытных основ русской государственности — вырвано с корнем ещё в XIX веке. Где тонко, там и рвётся, а ныне норманнский кафтан, сшитый для России по лекалам шведского национализма, трещит буквально по всем швам. Русская историческая наука явно переросла этот старомодный костюм.
Список литературы
Варяго-Русский вопрос в историографии: Сборник статей и монографий / Сост. и отв. ред. В. В. Фомин; Институт российской истории РАН. М.: Русская панорама, 2010.