Сотворение мифа

Академиков вновь запрашивают о целесообразности удержания Шлёцера на русской службе. Ломоносов находит, что записка немца «составлена по ложным основаниям и наполнена гнусным самохвальством». Однако он не против того, чтобы «дать ему полную волю на все четыре стороны, а паче на восток для собирания (как он пишет) ещё достальных искор (алмазных ли или каких других — неясно) и оными обогатиться паче всех ювелиров, а не гоняться бы как здесь за пустыми блёстками».

Екатерина пропускает эти слова мимо ушей. Теплов извещает Шлёцера, что императрица избрала второй план, и что он должен представить письменно более точные условия. Под диктовку Тауберта Шлёцер набрасывает следующие пункты контракта:

Он остаётся при Академии наук в должности профессора истории с жалованьем 860 рублей (каковое может увеличиться после принятия Академией нового устава).

Главным его занятием будет древняя русская история, для чего ему предоставят все необходимые пособия и полную свободу в пользовании книгами, рукописями и мемуарами императорской библиотеки.

Помимо исторических исследований он будет заниматься и другими предметами, особенно касающимися торговли и воспитания, когда императорскому величеству угодно будет удостоить его своими распоряжениями.

Вся его научная деятельность будет протекать под личным покровительством Теплова, который предоставит ему защиту от врагов и, в случае нужды, представит его жалобы к подножию престола.

Контракт заключается на пять лет, по истечению которых он будет волен по своему усмотрению продолжить службу или уехать из России.

Будущей весной ему будет позволено отправиться в Германию на три месяца для поправления здоровья и свидания с родными.

Если условия эти не получат высочайшего одобрения, то ему дана будет свобода немедленно возвратиться на родину.

Записка уходит наверх. Шлёцер вновь погружается в томительное ожидание. Восемнадцатого декабря вместо ответа от императрицы он получает «независимое дружеское предложение» от Теплова. Суть его заключается в том, что Шлёцер формально определяется в Академию профессором истории, но фактически переходит под начало Теплова в качестве его личного секретаря для выполнения поручений, поступающих от её величества. В знак дружеского расположения Теплов готов предоставить Шлёцеру стол и квартиру в своём доме. По истечении трёх лет он волен распоряжаться собой по своему усмотрению.

Шлёцер в замешательстве. Он хорошо понимает, что ему деликатно предлагают переменить учёные занятия на административные. Служба под начальством Теплова может стать первой ступенью блестящей политической карьеры. Но неужели он уже в третий раз должен переменить свои занятия?! Ради русской истории он пожертвовал своей мечтой — путешествием на Восток, а теперь должен принести в жертву русскую историю, чтобы начать жизнь с чистого листа! Но что, если по прошествии этих трёх лет он будет вынужден оставить Россию, — неужели тогда опять придётся затевать что-то новое в Германии? В четвёртый раз? В тридцать четыре года?

Измученный полугодовой качкой в бюрократическом море Шлёцер отказывается от предложения Теплова. Окончательного решения по своему делу он ожидает после рождественских праздников, в преддверии которых петербургский свет обыкновенно был занят визитами. Время тянется нестерпимо медленно. Уже не страх, а безысходная скука одолевает его: работа, которая прежде приносила ему удовольствие — занятия статистикой и летописями, — теперь валится из рук. Шлёцера охватывает невыносимое томление духа: он чувствует себя запертым, хотя может перемещаться по городу совершенно свободно.

Пытаясь стряхнуть с себя наваждение, Шлёцер пишет письмо Теплову с просьбой позволить ему выехать на некоторое время в шведский Або, где жили некоторые его знакомые. Это прошение выводит сановника из себя. Выбежав в переднюю, где слуга Шлёцера ожидает ответа, он с жаром кричит:

— Чего он боится? Чего он боится?

Посыльный только испуганно моргает и, вернувшись, слово в слово передаёт эту сцену своему хозяину.

В первых числах января 1765 года до Шлёцера с разных сторон начинают доходить слухи, что именной указ по его делу подписан. Однако официальных известий по-прежнему нет. Пятого января он сам отправляется к Тауберту за разъяснениями. Есть ли способ вывести его из состояния мучительной неизвестности?

— Пустяки, — как ни в чём не бывало отвечает Тауберт и приносит из кабинета подписанный именной указ, помеченный вчерашним днём.

Шлёцер жадно впивается глазами в бумагу. Все его условия поступления в Академию утверждены! Более того, теперь он находится под покровительством не Теплова, а самой государыни: «А дабы как исторические его сочинения, так и прочие труды, склоняющиеся к народной пользе, тем беспрепятственнее могли производимы быть в печать, то позволяется ему оные…. всеподданнейше представлять Ея Императорскому Величеству или кому от Ея Величества рассмотрение оных поручено будет».