Сотворение мира

Елисейские Поля (Шанз-Элизе) давно уже никакие не поля, а улица, у Жюля любимая. Она в центре Парижа, все равно как Невский проспект в Петербурге. Но на ней растут не только клены, но и тополя по обе стороны, и даже газоны с травой. А если встать спиной к Триумфальной арке, то справа будет Сена. По ней ходит смешной кораблик из прошлой жизни, называется «Бато Паризьен». Счастливые люди заказывают на нем ужин. Палуба колышется, столики тоже, в пиалках тает розовое мороженое, а берега проплывают мимо, как облака в небе.

Раньше Жюль с папой и мамой часто ужинал на этом кораблике, только он тогда не понимал, что это счастье. Он болтал ногами и бросал рыбам белый хлеб, а мама смеялась и говорила, что от мучной диеты рыбы вырастут в акул. Мама вообще часто смеялась. Она была моложе отца на тринадцать лет. Ее звали Жюстин. А отца – Жоффре, как знаменитого предка. Правда, шпагу при себе он не носил, но решительности у него было не меньше.

Отец увидел Жюстин в кафе на Елисейских Полях. Она показывала там фокусы. Ей только-только стукнуло девятнадцать лет, она мечтала работать в шапито и объехать с ним мир. Она обожала цирк, потому что ей нравилось радовать людей.

Но в тот день фокус у нее не удался, так как она засмотрелась на огненноволосого Жоффре. Веревка разрезалась безвозвратно, а должна была понарошку. Зрители засмеялись, и Жюстин с ними вместе. От смеха все ее веснушки заплясали, а на левой щеке появилась ямочка. Мама и папа оба были рыжими. Только разных оттенков. У папы оттенок отливал медью, а у мамы золотом.

Жоффре моментально решил жениться на Жюстин. Ему и в голову не пришло хорошенько подумать, вспомнить историю всех семейных мезальянсов. Долгие размышления были не в традициях дуэлянтов Бенуа, хотя Жоффре служил не в кавалерии, а в дипломатическом корпусе и с логикой у него всё было в порядке.

«Но где логика, а где любовь? На разных берегах Сены!» – говаривал двести лет назад Жоффре, который не убоялся гнева отца, таская каштаны из огня для простой шляпницы. Несмотря на то что слово «мезальянс» тогда еще не сдали в антиквариат, оно было вполне в ходу и даже таило в себе опасность лишения наследства.

Те времена прошли, но наследство осталось. Так что отцу, как и его тезке Жоффре, тоже предстоял скандал в благородном семействе. У его родителя, Кристофа, была абсолютно прямая спина и такие же несгибаемые взгляды на то, что прилично, а что – моветон. Кристоф был чуть ли не единственным Бенуа, женившимся на дворянке.

Но скандал Жоффре не страшил. Раз уж это судьба! Насчет судьбы он не сомневался. Его ведь могло занести в какое угодно кафе, (на Елисейских Полях полно кафе с уютными террасками, а Жоффре нравилось пить кофе на террасках), но он выбрал именно это, с фокусами!

«От судьбы не убежишь!» – часто повторяла бабка Барбара, глаза которой светились в темноте, пронзая мрак веков.

А никто и не думал убегать. «Вуаля!» – воскликнул отец и пригласил Жюстин прокатиться на кораблике.

Жюль считает, что отцу тогда помог бог счастливого случая и благоприятного момента Кайрос. Древние греки наделили его не только легкими крыльями, но еще и крылатыми сандалиями. Кайрос мог прилететь ниоткуда и в мгновение ока все изменить. Жюль прочел о Кайросе в старинной книге, их много было в замке. Прочел и поверил в то, что Кайрос и вправду существует. Жюль верил в него до того самого черного дня, 12 июля. Тринадцатое должно было начаться всего лишь через два часа, но именно этих часов маме и не хватило…

Самое ужасное, что мама всё про себя понимала, она даже говорила врачам, что операция не поможет, она ведь очень хорошо разбиралась в медицине, а врачи ее не послушали, потому что очень хотели спасти. Маму все знали и очень любили. Да и папа настаивал. Он даже заплакал. Заслонился ото всех рукой, и плечи его дрогнули. Это было очень странно и страшно. Папа такой огромный, мама ему до плеча не доставала, а тут… Папа заплакал, а она нет. Как будто не он был из гордого рода, а она. Мама подошла к папе, покачала головой, взяла его за руку и улыбнулась, как маленькому…

На всем свете никто больше не умел так улыбаться, как мама. У нее улыбались не только губы, ямочка на щеке, но даже веснушки. И глаза. Глаза у мамы были абсолютно голубые. Такого цвета небо над Монмартром в апреле.

Жюль раньше любил рисовать. Папа накупил ему десятки коробок с фломастерами и даже настоящий мольберт подарил. Жюль стоял за мольбертом как заправский художник, у него здо́рово выходили пейзажи и портреты, особенно мамины. Все хвалили Жюля, говорили, что портреты очень похожи. Похожи-то похожи, а глаза всё равно не те. Жюль был недоволен собой: ему никак не удавалось «схватить» этот цвет. В жизни мамины глаза были куда ярче, чем на самом лучшем портрете. Мама шутила, что у художника большие перспективы: ему есть над чем работать!