Сотворение мира

На лбу у Варьки рассосалась шишка величиной с апельсин. А маленькая блестящая коробочка в кармане джинсов, о которой Варька совсем забыла, завибрировала, испустила ровное серебристое сияние и заурчала довольно, как пригревшийся котенок.

Жюль Бенуа, потомок древнего рода

Последний раз Жюль плакал пять лет назад, когда умерла мама. Вообще-то до этого он не плакал вовсе, даже во младенчестве. В роду это было не принято и считалось признаком дурного тона. Когда мамы не стало, ему сделалось наплевать на «тон». А еще он разлюбил зеркала.

Дело в том, что до этого Жюль относился к зеркалам, как к друзьям. Это была такая игра, почти фокус. Жюль вместе с мамой смотрелся в зеркало. И там изображение «двоилось». Мама называла это «гармония симметрии». В зеркале отражались близнецы разного возраста, у них даже веснушки были на одних и тех же местах – пять на правой щеке, три на левой и четыре на носу. В сумме выходило тринадцать. В их древнем роду это число считалось счастливым.

У прародителя, монсеньора Шарля Бенуа, было тринадцать детей. В замке на Луаре он построил для них тринадцать спален и воздвиг тринадцать фонтанов. Фонтаны били во дворе, который по форме напоминал семейный герб – крест в овале. На гербе была еще виноградная гроздь с узорным листиком, она обвивала овал. А двор обвивали самые настоящие, живые виноградные лозы, ведь в поместье имелся потрясающий виноградник.

Тринадцатый ребенок, Жоффре, был самым везучим. Говорят, он участвовал во всех значительных войнах, и ни в одной его даже не ранило. Кроме всего прочего, Жоффре породнился с самой королевой, был пожалован ею в герцоги и вместе с титулом получил шпагу с тринадцатью бриллиантами. Во время Великой французской революции бриллианты исчезли, а шпага осталась. Ее потом повесили на стену как предмет гордости.

У Жоффре была еще одна особенность: он обожал дуэли, однако никого не убил. Возможно, дуэли нравились ему как экстремальный спорт, а может, Жоффре просто был чересчур влюбчив, во всяком случае, у него было восемь жен и пять возлюбленных. Число тринадцать выпадало им по жизни как родимое пятно! Впрочем, влюбчивость тоже. Каждый из мужчин этого рода был не промах! Бенуа всегда шли напролом. Их не пугали даже мезальянсы. «Мезальянс» – антикварное слово, звучит почти как «пасьянс», но карты здесь ни при чем, хотя судьба и замешана. Короче, неравный брак. Вуаля!

Трудно сказать, с кого из предков начались мезальянсы, похоже, в этом преуспели многие. Знатные аристократы, без страха и упрека, выбирали себе в жены садовниц из предместий, гувернанток и актерок из оперы. Была даже одна шляпница. Барбара. Копна ее волос отличалась столь огненным цветом, что в памяти отчего-то возникал образ Свободы на баррикадах с картины Эжена Делакруа. Жюль видел ее портрет – не Свободы, а Барбары – в том самом замке на Луаре, где фонтаны, фамильный герб, шпага Жоффре и тринадцать спален.

Портрет висел на лестнице, точнее, в переходе – коридор там плавно перетекал из правого крыла в левое. Персонажи семейной истории тоже перетекали из девятнадцатого века в двадцатый. Хотя… Кто перетекал, а кто и перепрыгивал. Барбара, та явно перепрыгивала. Характера ей было не занимать. Шороху она навела в семействе жениха на два столетия вперед! Разыгрался грандиозный скандал. Как пожар в Венсенском лесу. Разумеется, каштаны из этого огня пришлось таскать не Барбаре, а тому, кого она выбрала в нареченные, прадеду Жюля.

Отец категорически запретил сыну жениться на шляпнице. А сын категорически женился. За неповиновение отец его конечно же проклял, хотел даже лишить наследства. Но через год, когда у сына родился сын, старик передумал. Во-первых, мальчишка этот, Кристоф, несмотря на то что удался рыжим, собрал все фамильные черты Бенуа: бровки домиком, бледный вид и драчливый характер. Малыш моментально дернул деда за усы и довольно ухмыльнулся. Во-вторых, родился он тринадцатого числа да еще накануне национального праздника, Дня взятия Бастилии. Понятно, что дед растаял, всё простил и подарил внуку за́мок, подкрутив при этом свои молодцеватые усы и подмигнув потомку. Мужчины рода Бенуа зла держать не умели.

Жюль долго вглядывался в портрет Барбары. Ничего особенного. Рыжина, конечно, необыкновенная, но во всем остальном явно не маркиза. Шпага Жоффре куда интереснее, она в соседнем зале, где оружие. А что касается красоты, так мама Жюля гораздо красивее Барбары… была… И глаза у мамы добрее, а у Барбары глаза ну абсолютно кошачьи. Жюль еще подумал тогда, что в темноте такие глаза должны фосфоресцировать. В Средние века Барбару запросто могли сжечь на костре! Как ведьму.

Между прочим, ее девичья фамилия напоминала прозвище: Larousse – «рыжая»! В прозвище она в конце концов и превратилась. На Луаре Бенуа прозвали Ле ру.

Вот с Барбары-то все Бенуа и покраснели… Они сделались как клены на Елисейских Полях.