Сотый шанс

Командир пытался что-то объяснить. Геринг, не слушая, вновь взревел:

— Молчать! Дрянь! Дерьмо! — рейхсмаршал бросал непотребные слова направо и налево, где в строю замерли летчики.— Вы, вшивые пилоты, дали русским самолет. Перевешать вас мало! Подлецы! Под военный суд, сволочи!

Маршала сопровождали авиационные генералы и высшие чины эсэсовской службы. Они ошеломленно молчали.

— Вы, паршивый командир, разжалованы,— скрипя зубами, кинул командиру авиабазы.— А вы… вы… вы…

Геринг тупо посмотрел на коменданта лагеря. Подходящего слова не нашел и повернулся к группенфюреру СС генерал-лейтенанту Булеру:

— Приступайте.

Перед строем летчиков Булер сорвал с френча дрожащего, побледневшего и посиневшего лагерьфюрера майорские погоны.

— Вы арестованы. Следствие было скоротечным.

Вместе с комендантом заточили в карцеры, ранее предназначенные для «провинившихся» пленных, нескольких военных из летной части и эсэсовской охраны.

— Полковник Даль! — вызвал Геринг.

Тот вышел из строя, предстал перед рейхсмаршалом. Геринг знал полковника. Один из лучших асов люфтваффена. На сей раз глава имперской авиации скосил губы, вырубив:

— Вы первым догнали «хейнкель». Почему не выполнили приказ — не сбили?

— Я возвращался из боя,— не дрогнув и ресницей, пробасил Даль.— У меня не было возможностей.

Геринг метнул взгляд на разжалованного командира авиабазы:

— Вы проверяли его самолет после посадки?

В те суматошные минуты командиру было не до проверки. Из-под его носа пленные, среди которых ни один не числился летчиком, захватили модернизированный «хейнкель» особого назначения. А сейчас, надеясь в тайне на помилование, он четко соврал:

— Так точно, герр рейхсмаршал! В самолете у Даля не было ни одного патрона, а бензобак — пустой.

Летчика-полковника, который «куражился» в морском небе, подставив желтое «брюхо» под пулемет не умеющего стрелять из незнакомой «машинки» Кривоногова, рейхсмаршал помиловал.

— Булер, завтра всех виновных судить! Этого,— ткнул пальцем во френч командира авиабазы,— под домашний арест.

Тучный, как мешок, набитый овсом, Геринг плюхнулся на мягкое сиденье черного «мерседеса».

— Быстрей! — прикрикнул на шофера.— Подальше от этой клоаки!

Тот рванул с места. Геринг, развалившись, нервно вытирал платком вспотевший лоб.

Руки маршала дрожали.

Следующим утром эсэсовцы судили эсэсовцев.

Коменданта лагеря с шайкой верных ему приспешников — к расстрелу.

Командиру авиабазы удалось выкрутиться — успел передать прошение адъютанту Гитлера.

Фюрер помиловал, восстановив в звании и должности командира авиабазы на Узедоме, наградил «Железным Крестом» полковника Вальтера Даля.

Фюреру для Германии нужны были летчики. И Геринг, покорно склонив голову, привычно выбросил руку:

— Хайль Гитлер!

Все остальное было надежно закрыто. До поры до времени.

Но как иголка находится в стогу сена, так и здесь, в сугубо тайных берлинских архивах, правда взяла верх. Тайное стало явью.

ГРАНИТ

Острые щупальцы прожекторов выхватили из ночной темноты легкий самолет. От разрывов зенитных снарядов машину стало бросать из стороны в сторону.

Воробьев машинально поправил лямки парашюта, пощупал кобуру пистолета.

И больше ничего не успел…

Немцы нашли его под обломками самолета. По эмблеме узнали: врач.

В лагере, где еле-еле оправился от потрясения, он сам себе делал перевязки. Но раны гноились, заживали медленно. Немецкий медик удивился:

— Железный Иван! Ты должен был умереть. «Ивана» звали Алексеем Федотовичем.

Помните, когда летчики рыли подкоп в Кляйнкенигсбергском лагере, у Девятаева под постелью был спрятан сверток: самодельные компасы, карты с маршрутами от Берлина до Москвы. Врач передал небольшой заряженный пистолет. Тот доктор умел делать — кого надо — «больным», чтоб для работы в тоннеле люди экономили силы.

После провала подкопа врача Воробьева не бросили в карцер, не заперли в бараке с летчиками. Его оставили на «свободе» и переправили в другой лагерь военнопленных летчиков — замок Гроссмеергофен.

Алексея Федотовича ввели в просторный светлый кабинет.

Пожилой, с интеллигентным лицом немец в пенсне, в плаще, мягко сказал через переводчика:

— Вы — врач Советских Военно-Воздушных Сил. И я хочу с вами дружески побеседовать о ваших летчиках. Скажите, почему они нечестно воюют? В бою идут на таран. А когда подадут в плен, бегут из него. Мы, порядочные немцы, считаем: кто попал в плен, для того война окончена, и он должен вести себя спокойно, понимать это.

— Как вам объяснить? — ответил Воробьев на немецком.— Наши люди любят свою страну. У нас такой характер.

— Характер?— немец вынул платок, протер пенсне.— Характер — тьфу, тьфу…

И заговорил о другом:

— Организаторы подкопа найдены. Главарь Девятаев расстрелян. А Пацула — не офицер, он партизан, плюет в лицо. Он тоже расстрелян. Они вели себя нечестно. Один участник подкопа нам все рассказал, и он освобожден из лагеря. Он — как это у вас говорят? — вольный казак. Теперь вы должны рассказать все, что знаете о подкопе, о чем вы беседовали с зачинщиками, кто помогал им, кто собирался бежать вместе с ними. Воробьев пожал плечами.