В свою очередь, советская военная разведка передала вариант развертывания польской армии в случае войны Польши против Германии при нейтралитете СССР, мобилизационные указания польской армии в 1924–1925 гг., инструкции польского генштаба о призыве резервистов, организацию чехословацкой армии мирного времени, снимки маневров Красной армии в ЛВО, общие сведения по РККА.
«После Локарно, — отмечал Берзин, — передаваемые (из райхсвера. — С. Г.) материалы стали более доброкачественными». Однако «осязаемых результатов» этот обмен разведматериалами, по его мнению, не дал. Тем не менее сотрудничество в этой весьма деликатной сфере осуществлялось и далее. В конце 1926 г. Уншлихт предложил устраивать «совместные обсуждения оперативных вопросов (например, «возможный план стратегического развертывания Прибалтийских государств и Польши»)», при условии хорошей подготовки и согласования деталей «по линии разведывательной и дезинформационной»[360]
.Два года спустя похожее предложение поступило от немцев. Через своего представителя в Москве Нидермайера и советского военного атташе в Берлине Корка командование райхсвера в конце 1928 г. предложило «контактирование разведывательной деятельности обеих армий против Польши, обмен разведданными о Польше», а также встречу руководителей обеих разведок для совместного рассмотрения данных о мобилизации польской армии. Все, кроме установления контактов между шефами разведок, Берзин 24 декабря 1928 г. рекомендовал Ворошилову принять[361]
.В начале августа 1929 г. начальник генштаба райхсвера Хаммерштайн дал указания знакомить советского военного атташе Путну со всеми разведданными райхсвера по Маньчжурии, где вызревала опасность крупного военного конфликта с участием СССР, Китая, Японии и Великобритании.[362]
В декабре 1929 г. Путна договорился с представителем руководства ВМФ капитаном I ранга X. Бёмом об устном обмене разведданными по польскому флоту, минным заграждениям Польши на море, эвентуальным совместным действиям против флотов Франции и Польши в Балтийском море[363].Вообще, период начала 30-х годов, несмотря на «прагматизацию» советско-германских политических и экономических отношений характеризовался довольно тесными отношениями по военной линии. Тесными, конечно, настолько, насколько позволяла складывавшаяся в конце 20-х годов внутриполитическая обстановка в СССР (свертывание НЭПа, стремительное нарастание недоверия к иностранным специалистам, поиск вредителей и т. д.). Здесь уместно упомянуть о громком процессе над германскими специалистами фирмы АЭГ, а также советскими инженерами в г. Шахты в 1928 г., известном под названием «шахтинского дела». Это был, кстати, первый показательный судебный процесс, явившийся своеобразной пробой сил сталинской юстиции. И немцев, и русских обвинили во вредительстве. Немцев суд оправдал, а русские специалисты были осуждены на различные сроки.
В ноябре 1931 г. начальник генштаба райхсвера генерал Адам в ходе своего визита в СССР благодарил Ворошилова за разведматериалы по Польше и просил «способствовать их получению и в дальнейшем», высоко оценив качество переданных советской разведкой материалов. Ворошилов обещал «продолжить взаимный обмен, так как нет оснований к пересмотру существующих в этом деле решений». Он заверил, что «все наиболее ценное и важное передается немецкой стороне». Можно предположить, что обмен разведданными продолжался, — как и все активное военное сотрудничество между СССР и Германией, — вплоть до середины 1933 г. Своеобразным гарантом этого было то, что главнокомандующим райхсвера вплоть до конца января 1934 г. был сторонник «восточной ориентации» Германии Хаммерштайн, и поддерживавший эту же линию генерал Шляйхер, военный министр в кабинете Палена (июнь — декабрь 1932 г.) и затем последний канцлер Германии накануне прихода к власти Гитлера.