Советская гениза. Новые архивные разыскания по истории евреев в СССР. Том 1

У меня не хватает слов, чтобы выразить вам свои чувства благодарности за эти короткие, но теплые строки, идущие от сердца озабоченного друга, который желает узнать причину моего долгого молчания. Мои глаза истекали слезами радости из-за этого письма, которое я не променяю ни на какие блага на свете. Умей я выражаться высокопарным слогом, подобно таким писателям-гебраистам, как Кальман Шульман, Авраам Many, Смоленский и др., я бы сказал: «Будь у меня крылья, полетел бы я, дабы увидеть ваше милое лицо, обнять вас и многажды расцеловать».

Не посчитайте меня лицемером, но из строк вашего письма чувствуется, как вы взволнованы и сожалеете, что ваш верный друг безнадежно болен и нет у него возможности немедленно ответить на ваше второе письмо, и ответ был отложен им на шесть недель не по его вине (вы, конечно же, уже получили мое третье письмо в ответ на ваше второе письмо и прочитали его с удовольствием).

«Как в воде лицо – к лицу, так сердце человека – к человеку»[959].

Если бы вы знали, как я расстроен тем, что из-за вышеуказанной причины нет у меня возможности состоять в регулярной переписке с таким образованным, мудрым, а главное, душевным и теплым человеком, как вы, умеющим оценить наше духовное достояние и вот уже десятки лет вкладывающим свои лучшие физические и творческие силы в поиск и сбор народной мудрости, называемой фольклором. Как говорится в пословице: «Чтобы дать в наследство любящим меня, есть у меня добро, и сокровищницы их наполню»[960]. Вы стремитесь оставить богатое наследие грядущим поколениям (несмотря на то, что только избранные могут оценить вашу тяжелую и ответственную работу). Читая мои предыдущие письма, а также и настоящее письмо, вы, конечно же, удивляетесь: откуда берет друг мой Иегуда – человек, испытывающий такие ужасные страдания, – душевные силы на то, чтобы подниматься со смертного одра и держать перо в своей дрожащей от слабости руке, стремясь отыскать в нашем богатом достоянии те средства, что необходимы для выражения требуемой идеи. Настоящее чудо! Напрасно, скажете вы, сетую я по поводу его неизлечимой болезни, ведь ясно видно, что еще «не истощилась свежесть его»[961]

, и язык его с ним и слушается его, и развлекается он им, сколько душе его угодно.

Прямо загадка! А разгадка проста: вы, конечно же, помните 37-ю главу из Йехезкеля об иссохших костях и т. д. Восстание из мертвых, помните?[962]

Вы же знаете, что там за аллегория и какова ее мораль. «Даже если острый меч лежит на шее человека – не должен он терять надежды на милость Божью»[963]. Пока душа теплится во мне, я борюсь, барахтаясь между жизнью и смертью. Открываю маленький Танах, лежащий у меня в изголовье, проглядываю его, черпаю новые силы и говорю ангелу смерти: «Останови руку твою!»

[964] Не трожь меня, мне еще предстоит большая работа: извлечь из омута забвения воспоминания и запечатлеть их на бумаге – быть может, они окажутся полезны грядущим историкам.

Так, прислушиваясь к вашему совету, я начал, хоть и с большими перерывами, писать. Пишу и вычеркиваю, пишу и вычеркиваю, стремясь оставить не требующий исправления вариант. Я прекрасно знаю, что не достался мне писательский талант, но я сумею, напрягая последние силы, предоставить материал для тех, кто обладает талантом, для специалистов. Хотя моя дорогая супруга и мешает мне, говоря: «Разбойник! Ты играешь со смертью[965] – такому больному, как ты, необходимо лежать в постели, в покое, при твоих страданиях, а ты сидишь, согнувшись, за столом, напрягаешь свой мозг и пишешь далекие от реальной жизни вещи. Зачем тебе эти вещи, чье время прошло. Нет уже никакого смысла напрягаться ради них». Тяжела мне эта война, но она по-своему права: ведь кто изводится и страдает из-за болезни мужа, как не она? Вы-то поймете меня, ведь «мудрому хватает намека»…[966]

Из-за этого работа моя продвигается тяжело и с перерывами, но я в любом случае постараюсь вычитать те две главы, что уже написаны, и выслать их вам на пробу, и если они вам понравятся, я продолжу свою работу (если только не оборвется нить моей жизни…).

Но оставим же, пожалуйста, этот наводящий на грусть разговор о болезни и смерти и поговорим немного о вещах радостных и вселяющих надежду.

Вот уже около тридцати пяти лет, как я не видел пасхального седера. Те местные евреи, что пекут или получают из других городов мацу, в большинстве своем люди неотесанные и невежественные: весь год они выращивают свиней, нарушают субботу и т. п., и только на Песах они, так сказать, «кошеруются» и едят мацу, а есть и такие, что мацу и хамец вместе.