Советская гениза. Новые архивные разыскания по истории евреев в СССР. Том 1

Наличие в ИЕПК значительного числа сотрудников с «запятнанной» политической биографией позволяло с легкостью привлечь к следственному делу других фигурантов и сделать его более массовым. Казалось бы, именно к этому чекисты и стремились. Всем обвиняемым на допросах предлагали назвать известных им лиц, которые в прошлом состояли в тех или иных еврейских партиях. Потенциальных жертв набралось немало. Но, в отличие от сотрудников Института польской пролетарской культуры, членами одной преступной организации их не объявили, да и арестовывали в разное время и по разным поводам, нередко без всякой ведомственной привязки.

Складывается впечатление, что чистки в эпоху Большого террора в значительной мере проводились «под заказ» – с ориентацией на врага, обозначенного в очередном оперативном приказе, директиве или шифротелеграмме. Конкретные деяния жертв значения не имели, и особые формально-юридические обоснования тоже не требовались. Яркий пример такого рода – дело Аврома (Абрама Пинхусовича) Абчука (1897–1937), еврейского прозаика и критика, научного сотрудника литературной секции ИЕПК.

Из института Абчука уволили еще в начале 1935 года – после зубодробительной критики, которой подверглась подготовленная им монография о еврейском литературном движении в СССР первого послеоктябрьского десятилетия[260]. Был признан «троцкистским» и его нашумевший «производственный» роман «Гершл Шамай»[261]

. Но вот что удивительно: писателя, уже разоблаченного и заклейменного как троцкиста, до поры до времени не трогали – не привлекали ни к делу Левитана и Макса Эрика (хотя оба были прямо причастны к изданию злополучной монографии), ни к большому делу о троцкистской организации на Украине, по которому проходили многие другие сотрудники ИЕПК. И даже когда настал черед самого Абчука, речь при его аресте шла не о «вредительстве на идеологическом фронте» и вообще не о литературной или научной работе, а о «шпионской деятельности в пользу одного ино [странного] государства», под каковым подразумевалась Польша[262].

Дело в том, что арест Абчука произошел вскоре после выхода оперативного приказа НКВД СССР № 00485, утвержденного Политбюро ЦК ВКП(б) 9 августа 1937 года и подписанного наркомом Николаем Ежовым 11 августа. Вместе с приказом рассылалось и подробное «Закрытое письмо о фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР».

В приказе констатировалось: «Даже сейчас работа по ликвидации на местах польских диверсионно-шпионских групп и организации ПОВ полностью не развернута. Темп и масштаб следствия крайне низкие». Основной задачей органов назывался «разгром антисоветской работы польской разведки», в связи с чем сотрудникам предписывалось 20 августа 1937 года начать и в трехмесячный срок закончить «широкую операцию, направленную к полной ликвидации местных организаций ПОВ», а среди шести категорий лиц, подлежащих немедленному аресту, присутствовали и «перебежчики из Польши, независимо от времени их перехода в СССР»[263]. Позднее указанный срок завершения операции неоднократно продлевался. Результат не заставил себя ждать. Только на территории Украины в 1937 году было арестовано 2498 «польских шпионов», и они заметно преобладали по численности над выявленными «агентами» других стран – Румынии, Германии, Латвии, Японии и т. д.[264]

В судьбе Абчука приказ сыграл роковую роль. Уроженец Луцка, в межвоенный период – столицы Волынского воеводства Польши, он вместе со своей невестой Гутой Шнейдер (по второму мужу Соголовой) в июне 1923 года нелегально перешел польско-советскую границу близ местечка Славута. Оба они, как утверждала впоследствии Соголова, были увлечены мечтой «жить в стране социализма»[265]. Абчук, правда, объяснял собственные мотивы прозаичнее: в связи с закрытием в Луцке еврейской народной школы он, тамошний учитель, потерял работу и рассчитывал вновь найти ее в СССР. Кроме того, писатель надеялся получить в «стране социализма» возможность печатать свои литературные произведения[266].