Советская нация и война. Национальный вопрос в СССР, 1933–1945

Советская пропаганда в первый период войны отставала по своему воздействию от нацистской. Во-первых, содержание некоторых ее материалов не отражало реалий оккупации. Когда она говорила об оккупантах как тупых садистах, желающих восстановить в России монархию, это не только не достигало своей цели, но и способствовало развитию недоверия к советской пропаганде[724]. Многие советские листовки носили общеполитический характер, были недостаточно конкретны и запаздывали с реагированием на факты, происходившие на оккупированной территории страны[725]. Особенно это относилось к «новым территориям» СССР. Так, в Прибалтике летом 1942 г. была массово распространена советская листовка «Воззвание к народам Прибалтики», посвященная двухлетию вхождения в СССР (например, только в районе латвийского города Талей было обнаружено 60 кг этих листовок). Германские власти выяснили, что содержание этой листовки обсуждалось населением и в целом «было отклонено» — латыши «смеялись над [советскими] обещаниями» и отпускали саркастические замечания в адрес «профессора Синагогенштейна» (имелся в виду председатель Президиума ВС Латвийской ССР А. М. Кирхенштейн). Нацисты считали, что эстонское население также было маловосприимчиво к советской пропаганде — как минимум, до осени 1942 г. эстонцы «не обращали… внимания» на советские листовки — очевидно, их содержание не вызывало интереса и доверия. Безусловно, в снижении эффективности советской пропаганды сыграли свою роль успехи вермахта, отмечавшиеся в первый период войны. Так, оккупанты отмечали, что к сентябрю 1942 г. в Латгалии, где было много просоветски настроенных жителей, советская пропаганда «утратила позиции после побед германских войск». В Латвии, несмотря на то что к концу 1942 г. распространение советских листовок здесь значительно усилилось, они привлекали мало внимания со стороны местного населения

[726].

Во-вторых, донесению содержания советской политики до населения оккупированных территорий машали технические затруднения — в том числе недостаточное распространение печатной пропаганды, которая часто не доходила до большинства населения, недостаточно широкое проведение митингов и бесед на полях, лугах и других местах работы сельского населения[727]. Так, 1 млн экземпляров из числа изданных к сентябрю 1941 г. 15 выпусков газеты «За Радянську Украшу» вообще не был распространен. Многие советские листовки содержали материалы, построенные на юморе и карикатурах, что «не всегда отвечало обстановке и настроениям населения»[728]

. Эффективность советской радиопропаганды ослабило то, что германские власти изъяли у населения оккупированной территории радиоприемники[729].

Тем не менее рост отрицательного отношения к оккупантам стал отмечаться уже с первого периода войны, и в дальнейшем он постоянно усиливался. Германские власти отмечали, что если «во время наступления (имелся в виду 1941 г. — Ф. С.) население оккупированных областей относилось к немцам весьма дружелюбно», то затем такое отношение «потеряло почву». В донесениях советской разведки, в свою очередь, отмечалось, что к концу 1942 г. «даже антисоветские элементы, которые ждали прихода немцев, уже объелись немецкой власти, немцы им противники», и они «выражают недовольство к оккупантам». К апрелю 1943 г. выяснилось, что «если известная часть населения… вначале рассуждала, что „немцы — тоже люди“, то теперь эти заблуждения рассеялись»[730]. В «Докладной записке Райнхардта» (ноябрь 1943 г.) было прямо указано на крах надежд оккупантов на поддержку их населением Советского Союза

[731]. Так, объявленная германскими властями вербовка в РОА была расценена «как признак слабости немцев»[732]. Германские власти отмечали, что «русские относятся к материалам [оккупационной] пропаганды очень критично»[733]

. Сельское население Калининской области не выписывало и не читало издававшиеся оккупантами газеты[734], в Воронежской области организованные германскими властями собрания, как правило, «проходили при гробовом молчании присутствующих». Население этого региона также саботировало не только мероприятия германских властей, но и введенные ими в оборот оккупационные марки. В Смоленской области некоторые «полицаи» в разговорах с местными жителями «пытались оправдаться, доказывая, что их… вынудили пойти на это дело в лагере для пленных, что иначе им… грозила гибель». Новые попытки оккупационных властей провести вербовку местных жителей в полицию не давали результатов[735].

Произведенный германскими властями анализ писем украинского населения показал, что в 95 % из них содержались выводы, «неблагоприятные для Германии», — «разочарование населения Германией», так как «немцы… хуже, чем большевики, они обещали многое, но ничего не выполнили». К октябрю 1942 г. на Украине оккупанты отмечали, что «круг тех, кто верит в возможность сотрудничества между украинцами и немцами по строительству страны, непрерывно сужается»[736].