Советская поэзия. Том второй

Всего и надо, что вглядеться — боже мой,всего и дела, что внимательно вглядеться —и не уйдешь, и никуда уже не детьсяот этих глаз, от их внезапной глубины.Всего и надо, что вчитаться — боже мой,всего и дела, что помедлить над строкою —не пролистнуть нетерпеливою рукою,а задержаться, прочитать и перечесть.Мне жаль не узнанной до времени строки.И все ж строка — она со временем прочтется,

и перечтется много раз, и ей зачтется,и все, что было в ней, останется при ней.Но вот глаза — они уходят навсегда,как некий мир, который так и не открыли,как некий Рим, который так и не отрыли,и не отрыть уже, и в этом вся печаль.Но мне и вас немного жаль, мне жаль и вас,за то, что суетно так жили, так спешили,что и не знаете, чего себя лишили,и не узнаете, и в этом вся печаль.

А впрочем, я вам не судья. Я жил, как все.Вначале слово безраздельно мной владело.А дело после было, после было дело,и в этом дело все, и в этом вся печаль.Мне тем и горек мой сегодняшний удел —покуда мнил себя судьей, в пророки метил,каких сокровищ под ногами не заметил,каких созвездий в небесах не разглядел!

«Я люблю эти дни…»

Я люблю эти дни, когда замысел весь уже ясен и тема угадана,

а потом все быстрей и быстрей, подчиняясь ключу, —как в «Прощальной симфонии» — ближе к финалу — ты помнишь, у Гайдна^{162} —музыкант, доиграв свою партию, гасит свечуи уходит — в лесу все просторней теперь — музыканты уходят —партитура листвы обгорает строка за строкой —гаснут свечи в оркестре одна за другой — музыканты уходят —скоро-скоро все свечи в оркестре погаснут одна за другой —тихо гаснут березы в осеннем лесу, догорают рябины,и по мере того как с осенних осин облетает листва,все прозрачней становится лес, обнажая такие глубины,

что становится явной вся тайная суть естества, —все просторней, все глуше в осеннем лесу — музыканты уходят —скоро скрипка последняя смолкнет в руке скрипача —и последняя флейта замрет в тишине — музыканты уходят —скоро-скоро последняя в нашем оркестре погаснет свеча…Я люблю эти дни, в их безоблачной, в их бирюзовой оправе,когда все так понятно в природе, так ясно и тихо кругом,когда можно легко и спокойно подумать о жизни, о смерти, о славеи о многом другом еще можно подумать, о многом другом.

Вступление в книгу «Кинематограф»