Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Он должен ей сказать, что очень…Что он не знает, что сказать.Что можно сердце приурочитьК грозе. И вот потом гроза.И ты ни слова не умеешьИ ходишь не в своем уме,И все эпитеты из Мея,А большее нельзя уметь…Он должен ей сказать всю этуОгромную, как мир, муру,От часа сотворенья светаБытующую на миру.Не замуруй ее. ОплошностьВ другую вырастет беду.Она придет к тебе как пошлость,Когда отвергнешь высоту.Он должен ей сказать, что любит,

Что будет всё, что «будем жить».Что будет всё. От первой грубойДо дальней ласковой межи.И в медленные водопадыСтекут секунды. Тут провал.Тут что-то передумать надо.Здесь детской честности права.Здесь брат. Ну да, Олег. И, зная,Что жизнь не ребус и кроссворд,Он, путая и запинаясь,Рассказывает ей про спор.Про суть. Про завязь. Про причины.Про следствия и про итог.Сам понимая, что мужчинаЗдесь должен говорить не то.Но верит, что поймет, что счас онОкончит. Скажет про любовь.

Что это нужно. Это частность,И он тревогою любой,Любою нежностью отдышитЛадони милые. Ну да!И все-таки он ясно слышит,Как начинается беда.Она пуховым полушалкомМахнет, чтоб спрятать дрожь рукой:«Какой ты трус! Какой ты жалкий!И я такого! Боже мой!..»И с яростью, и с сожаленьемОтходы руша и ходы:«Ничтожество. Приспособленец.Ты струсил папиной беды!»И хлопнет дверью. И растаетВ чужой морозной темноте.

15

О молодость моя простая,О чем ты плачешь на тахте?

ГЛАВА III

1

Зимой двадцать второго годаОт Брянского на ПодвескиТрясет по всем Тверским-ЯмскимНа санках вымершей породы,На архаичных до пародий,Семейство Роговых. А снегСлепит и кружит. И ВолодеКриницы снятся в полусне,И тополей пирамидальныхГотический собор в дымуЗа этой далью дальней-дальнейПриснится в юности ему.

2

Что вклинивалось самым главнымВ прощальной суеты поток,Едва ль Надежда НиколавнаСама припомнила потом.Но опостылели подруги,И комнаты, и весь мирок,И все мороки всей округиДо обморока. До морок.И что ни говори, за двадцать.Ну, скажем, двадцать пять. ХотяИ муж и сын, но разобраться —Живешь при маме, как дитя.Поэтому, когда СережаСказал, что едем, что Москва,Была тоска, конечно; всё жеБыла не главною тоска.

3