Советский опыт, автобиографическое письмо и историческое сознание: Гинзбург, Герцен, Гегель

Полагаю, что, представленная в таком виде, структура «Былого и дум» воспроизводит гегельянскую диалектическую схему — в герценовском варианте. Более того, путь героя–идеолога повторяет ход русской истории, или истории русской мысли, как Герцен представил его в своем труде «О развитии революционных идей в России» (1851). Позволю себе напомнить (используя термины Герцена) ставшие эмблематическими эпизоды: герой–младенец захвачен пожаром на улицах Москвы при вступлении в город французских войск, в то время как его отец, скитаясь по улицам в поисках крова, случайно оказывается лицом к лицу с Наполеоном, который посылает его с письмом к русскому императору. (По выражению Гинзбург, это «духовная генеалогия» героя «Былого и дум» [26].) Затем герой–отрок, уже начинающий смутно осознавать себя, потерянный в толпе, во время молебна после казни декабристов, плача о них, приобщается к неудачной революции 1825 года. В четвертой части герой, захваченный столкновениями западников и славянофилов, пытается примирить их идеи в синтезе; так рождается его мировоззрение. Наконец, в пятой части (известной под условным названием «Рассказ о семейной драме») он проходит через опыт европейской революции 1848–1851 годов. Именно в этот момент его семейная драма совмещается с драмой мировой истории [27].

Итак, первые пять частей «Былого и дум» воспроизводят как структуру Bildungstoman’а (что очевидно), так и схему «Феноменологии духа» Гегеля [28]. В самом деле, герой–идеолог как бы следует по маршруту гегелевского «сознания» («духа»), который повторяет в своем диалектическом развитии историю мирового духа, или мировую историю, стремясь к полному их слиянию. Это не удивительно: по мнению некоторых комментаторов Гегеля, «Феноменология…» осознанно и ощутимо использует литературную форму Bildungstoman’а.

Впервые эта идея была высказана американским философом Д. Ройсом, в лекциях, прочитанных в Йельском университете в 1919 году. “«Феноменология…», — сказал Ройс своим слушателям, — это своего рода «биография духа», в которой, вместо конкретных событий, мы находим «события, которые приключаются <…> с категориями»”. Ройс проводит прямую параллель между «Феноменологией…» и возникшим в этот период жанром Bildungsroman’а, в частности «Вильгельмом Мейстером» Гёте, который упомянут в книге Гегеля. Дух — это “«я», представленное метафорически, в виде странника на пути истории» [29]. Если герой «Феноменологии…» — Дух, то сюжет — диалектика: Дух проходит в ходе своего развития через ряд форм, или стадий. Вдохновленный метафорическим языком Гегеля и его любовью к литературным аллюзиям, Ройс полагает, что такая интерпретация вполне соответствует интенциям автора «Феноменологии…». О том же пишет Жан Ипполит в комментариях к «Феноменологии духа», опубликованных в 1946 году во Франции. Ипполит замечает, что во Введении к «Феноменологии…» Гегель описывает свою задачу как изображение «маршрута сознания», или «путешествия души», проходящей через серию форм, или промежуточных «станций». «Феноменология…», пишет Ипполит, — «это роман философского становления», подобный «Вильгельму Мейстеру» и другим произведениям подобного рода (в частности, «Эмилю» Руссо) [30]. Замечу, что эта идея, которая с полной откровенностью сформулирована в толкованиях Гегеля, выдвинутых после Первой и Второй мировых войн, была не чужда и гегельянцам 1840‑х годов. Так, Карл Розенкранц планировал воплотить систему Гегеля в романе, в котором саморазвитие Духа изображалось бы как личная диалектическая эволюция человека на пути к «абсолютному примирению» [31]. (Человек, обратившийся в гегельянство как в религию, Розенкранц стал первым биографом Гегеля.)