– Ты и сам прекрасно знаешь, что это сделала та девчонка, которую привёл в Совин Милош. Я своими глазами видела, как она призвала в мой дом чудище, и оно убило людей и начало пожар, – красивые губы скривились от злости, глаза сверкнули яростью, и Ежи не смог ничего сказать в ответ. Он никогда не видел её такой, он даже представить её такой не мог.
Он был ошарашен внезапной вспышкой. Белая Лебёдушка всегда оставалась спокойна, как и подобает благородным девицам, с лица её никогда не исчезала лёгкая улыбка. Но теперь она прожигала Ежи злым взглядом.
Со своей лавочки у камина подскочила старая служанка, засеменила к хозяйке. Она склонилась и зашептала что-то на ухо Венцеславе.
– Оставь, милая Щенсна, не стоит, – мягко произнесла Венцеслава, речь её вновь полилась безмятежным ручейком. – А ты скажи своему новому господину, Ежи, что я не виновна ни в колдовстве, ни в сговоре с чародеями и не знаю ничего о делах своего мужа. Но передай ему так…
Она запнулась на полуслове, задумалась.
– Если ты действительно мой друг, Ежи, то передай Гжегожу, – продолжила она, гордо вскинув головку в короне золотых волос, – Что я не знаю большего счастья и чести, чем служба истинно рдзенскому правителю, и что я, пострадав от колдовства и коварства чародеев и чужаков, как никто другой желаю их изгнания и наказания за преступления. Да, так и скажи. Скажи, что я всю себя готова положить на борьбу за сильную Рдзению и за древние её устои.
– Счастье и честь, – пробормотал Ежи, пытаясь запомнить. – Истине и королю…
– Что такое? – слегка нахмурила брови Венцеслава.
– Нет-нет, госпожа, просто ты так красиво говоришь, мне в жизни не повторить правильно.
Старая служанка сложила руки на груди и скривила рот.
– А если и повторит, то от глупости и забывчивости всё переврёт, – добавила она.
Ежи зарделся от стыда, открыл рот, чтобы возразить, но потупил в смущении взгляд. Пусть старуха и была зла, как полуночница, но права.
Тихий вздох сорвался с губ Лебёдушки.
– Тогда, милый Ежи, скажи лучше, что я пострадала от колдовства и готова бороться с ним и с любым, кто желает зла Совину и Рдзении. Даже с собственным мужем, если он окажется неверен королю Властимиру.
– Скажу, – промямлил Ежи и попятился к двери. – Спасибо за встречу, госпожа, не смею больше тревожить…
– Подожди, – послышались лёгкие шаги.
Ежи вскинул взор и застыл с открытым ртом, не в силах перестать любоваться Венцеславой, а она будто плыла к нему навстречу по комнате. Дорогие ткани платья облегали стан, и уже заметен стал небольшой живот.
Венцеслава приблизилась почти вплотную, отчего у Ежи перехватило дыхание.
– Я помню, что ты мой друг, Ежи. Когда всё станет по-прежнему, я не забуду об этом.
– Госпожа…
– Главное, и ты не забывай, что мы должны держаться вместе.
Ежи кивал без остановки. Он вышел из покоев Рогволода Белозерского, улыбаясь как последний дурак, и даже мальчишка, драивший лестницу, по которой спускался Ежи, крикнул вслед, что Ежи якобы залил все ступени слюной.
Глупо было бы пререкаться с незнакомым мальчишкой, но Ежи всё равно обозвал его тупицей и поспешил поскорее выйти из западного крыла Совета. Верно, был где-то прямой проход до самого подземелья Тихой стражи, но он был неизвестен вчерашнему сыну кухарки, пусть за один короткий месяц он успел превратиться из простого слуги в ученика самого Гжегожа, прозванного Безродным – такого же человека из ниоткуда, ставшего однажды главой Тихой стражи. Чудно то было, но даже мысль об этом вселяла Ежи нечто похожее на надежду. Ведь раз бездомный мальчишка Гжегож смог подняться так высоко, то, может, и для сына кухарки существовало лучшее будущее?
Прошёл короткий месяц, злой морозный трескун, а Ежи уже держал меч в руке и каждый день учился наносить им удары. Пусть пока всегда били его, а меч был затупленным, но разве мог когда-то об этом мечтать простой слуга целителя?
Глупая улыбка так и не успела стереться с лица, когда на заднем дворе замка, где крутились торговцы, сновали туда-сюда прачки и поварята, стражники и поломойки, Ежи повстречал Гжегожа.
– Идём, – позвал за собой мужчина.
Он натянул на лоб капюшон, скрывая половину лица и прячась от пронизывающего до костей ветра, дувшего с реки.
– Что говорит дочь Рогволода?
Ежи прикусил от переживаний губу. Щенсна была права: одним неверным словом он мог погубить Венцеславу.
– Она ругалась на чародеев, сказала, что они разрушили её жизнь.
– Бедняжка, – с презрением буркнул Гжегож.
– И весь город. Госпожа Венцеслава сказала, что ненавидит чародеев.
– Как и положено жене Охотника.