Современная африканская новелла

Слепящий полуденный зной загнал людей под крыши. Неподалеку от хижины вождя безмятежно похрапывали его телохранители. Лабонго поправил на себе убор вождя. Голова большого орла небрежно свисала у него с плеча. Он вышел из своей царской хижины. И вместо того чтобы позвать Ньябого, своего вестника и герольда, бить в барабан, вождь подошел к барабану и ударил в него сам. И очень быстро весь род собрался под деревом сиала, где он всегда говорил с людьми. Оганде он велел ждать в хижине ее бабки.

Когда Лабонго обратился к людям, у него дрожал голос, ибо слезы душили его. Он открыл рот, но слова не шли… Его жены и сыновья поняли, что пришла большая беда: наверное, враги объявили войну. У Лабонго были красные от слез глаза, и люди заметили, что вождь плакал. Наконец он сказал им:

— Той, что любима и взлелеяна нами, суждено оставить нас. Оганда умрет. — Лабонго говорил так тихо, что сам едва слышал свой голос. Но он продолжал: — Предки избрали ее в жертву хозяину вод, чтобы был дождь.

На какое-то мгновение под деревом воцарилась тишина. Люди сидели ошеломленные, потом чей-то растерянный и приглушенный шепот нарушил тишину, и мать Оганды свалилась замертво, и ее отнесли в хижину. Но все остальные возрадовались. Они пустились в пляс, припевая и вознося Оганде хвалу.

— Счастливая Оганда!

Ей выпало счастье умереть, чтобы жили другие.

Если это спасет людей, пусть она идет.

Иди, Оганда!

Оганда сидела в хижине своей бабки, не слыша этих слов. «Должно быть, они поют о моей свадьбе», — решила она. Легкая улыбка заиграла на ее губах, когда она подумала о юношах, вздыхавших о дочери вождя.

Есть Кич, сын старейшины из соседней деревни. Кич красивый и статный. У него ласковые глаза и добрый смех. Он мог бы стать хорошим отцом, — подумала Оганда, — но из них не получится пары: Кич немного не вышел ростом, и, разговаривая с Кичем, Оганде приходится смотреть на него сверху вниз. Есть Димо, высокий юноша, который уже показал себя храбрым воином. Димо любил Оганду, но Оганда подумала, что он был бы плохим мужем — вечно он кого-нибудь задирает и ищет в жизни ссоры. Нет, он ей не нравился. Оганда стала перебирать блестящую цепочку на талии. Еще есть Осинда. Давным-давно, когда она была совсем девочкой, Осинда принес ей эту цепочку, и вместо того, чтобы обернуть ее несколько раз вокруг шеи, как принято, она надела ее как поясок.

Она почувствовала, как у нее громко застучало сердце, когда она подумала об Осинде. Она прошептала:

— Пусть это будешь ты, о ком они говорят. Осинда, любимый. Приходи и забери меня с собой…

Костлявая фигура в дверях заставила Оганду вздрогнуть.

— Ты напугала меня, бабушка, — рассмеялась она. — Скажи мне, они говорят о моей свадьбе? Но пусть они знают, я ни за кого не пойду против своей воли. — И снова у нее на губах заиграла улыбка. Она принялась уговаривать старуху, чтобы та сказала ей, нравится ли ее родным Осинда…

Вся площадь была занята танцующими и поющими сородичами. Теперь они направлялись к хижине, и каждый нес дар, чтобы положить его к ногам Оганды. Их голоса все приближались, и Оганда могла расслышать, как они пели:

«Если это спасет людей, если это дарует нам дождь, пусть Оганда идет. Пусть Оганда умрет за людей и за своих предков!» Неужели она сошла с ума и ей это мерещится? Почему она должна умирать? Она увидела, как бабушка приблизилась к двери и остановилась там, потому что не могла идти дальше — толпа преграждала ей путь, и глаза ее предупреждали Оганду, что надвигается беда.

Забыв, что в хижине всего одна дверь, Оганда стала отчаянно искать выход. Она будет бороться за свою жизнь, она ее так не отдаст. Но в хижине была всего одна дверь… И, закрыв глаза, она, словно тигрица, рванулась к этой двери, сбив с ног старуху. Там, снаружи, в траурном одеянии, обхватив плечи руками, неподвижно стоял Лабонго. Он взял дочь за руку и повел ее прочь от возбужденной толпы к маленькой красной хижине, где лежала ее мать. Здесь он по всем правилам сказал дочери нужными словами о решении предков.

Долго, очень долго они трое, нежно любившие друг друга люди, сидели в темноте. Не было больше смысла в словах. Да если б они и попытались что-то сказать, слова застряли бы в горле. До сегодняшнего дня они были подобны трем камням очага, триедины, и каждый разделял общую тяжесть. Взять и убрать Оганду значило бы разрушить остальное, потому что очаг — это всегда три камня.

Весть о том, что прекрасная дочь вождя приносится в жертву, чтобы пращуры дали людям дождь, разнеслась по округе с быстротой ветра. И к закату солнца деревню заполнили родственники и друзья вождя, поспешившие поздравить Оганду. Еще больше их было в пути. Им предстояло танцевать до утра, чтобы она не чувствовала себя одинокой. А утром они устроят для нее прощальный пир. Великая честь быть избранной духами предков умереть ради того, чтобы твой род остался жить! И не было никого, кто думал бы иначе. «Имя Оганды навечно останется в наших сердцах!» — гордо повторяли они.