Современная африканская новелла

И на следующий день, когда негр был уже там, у ограды, чтобы смеяться своим добрым, радостным смехом и играть для мальчика на своей жестяной гитаре, к нему подошел полицейский, а откуда — мальчик с большими, широко раскрытыми от недоумения и страха глазами толком даже не успел заметить. Полицейский остановился, положил руку на плечо негра и увел его с собой.

Прошло много дней. Сначала мальчик вел себя так, словно все ждал; он бродил по двору и саду, перегнувшись через ограду, всматривался в глубь улицы, все ждал, что с минуты на минуту появится негр с гитарой. Потом мало-помалу его большие глаза становились все спокойнее, и мальчик, слабый и хрупкий, с густыми темными завитками на голове, вернулся к своим автомобилям из зеленой пластмассы и оловянным солдатикам в красных и голубых мундирах.

Но однажды утром его подозвала прачка и со странным видом испуганной заговорщицы прошептала: «Шш! Не шуми и не говори громко, а то сеньора узнает…»

Помнит ли мальчик того парня, который всегда приходил играть там, у ограды? Помнит ли?

С огромными, блестевшими от возбуждения и беспокойства глазами мальчик жадно слушал слова прачки.

Помнит ли!

Прошлой ночью, рассказывала прачка, он приходил сюда, в дом. Он уже давно вышел из тюрьмы, но не приходил потому, что боялся сеньоры. А прошлой ночью пришел, чтобы спросить о мальчике и проститься, потому что сегодня рано утром собирался ехать на шахты в Трансвааль.

И в страхе, с большой осторожностью, прачка показала мальчику — о мой господь! — гитару. Гитару, сделанную из большой жестянки из-под оливкового масла, с прилаженной к ней дощечкой и шестью струнами, очень тонкими и туго натянутыми… Шш! Он приходил сюда, чтобы отдать гитару. Оставил ее, чтобы мальчик играл на ней… Но прачка не может ее отдать. Нет, не может! А вдруг, не дай бог, сеньора увидит гитару! Лучше в воскресенье, когда прачка пойдет домой, она возьмет с собой гитару и спрячет ее у себя в чулане.

Однако странное дело, наступило воскресенье, но прачка нигде не могла найти гитару, которую оставила в углу комнаты для прислуги. Не могла найти, и все тут.

И ни сеньора, ни прачка и никто другой никогда не могли понять, почему у мальчика появилась нелепая привычка проводить целые дни в подвале, под домом, в самом дальнем углу, среди досок от старых ящиков, паутины и пустых бутылок. Никто так и не узнал, что за глупые игры стал устраивать мальчик с того дня в том углу, куда никто не заглядывал и где умещалось лишь его маленькое и хрупкое тело.

А он — о! — он никому ни за что на свете не раскрыл бы своей тайны, своей удивительной тайны.

Нуно БЕРМУДЕС

(Мозамбик)

ГАНДАНА

Перевод с португальского Е. Ряузовой

Без конца, без края и без дорог раскинулся этот лес. Ласки от него не жди. Даже мякоть плодов, что вызревают в нем, пронзительно терпкая. Солнце — будто багровая, никогда не заживающая рана, и всякий раз, когда она вновь раскрывается на пепельно-серой коже неба, обитатели кустарников тщетно ищут прохлады в сумрачной чаще, где протекает ручей и журчит источник. Только змеи шару, мамба и жибойя могут часами жариться на солнцепеке да горлицы воркуют в лишенных листвы кронах деревьев.

Лес никогда не кончается. Каких только деревьев и кустарников не встретишь в этом лесу без конца, без края и без дорог. Суровая микайя, растопырившая свои острые, как иглы, пальцы-колючки; отягощенная плодами с жесткой, вяжущей сердцевиной стройная масала; дикорастущее дерево кажуэйро с ароматными цветами… Километр за километром тянутся одинаково угрюмые, будто вымершие леса, и вдруг — то тут, то там яркие, невиданной раскраски цветы, бросающие вызов сонному однообразию. Лишь когда спускается ночь и выплывает луна, большая и круглая, как янтарный диск, обитатели леса оставляют свои укрытия и выбираются на равнину. Цикады и сверчки отчаянно стрекочут, лягушки посылают в глубину ночи хриплые настойчивые призывы.

И все это лес. Все это непонятный и таинственный мир животных, который враждебен человеку, попирающему ногой его святыни и укромные уголки, ведомые только тиграм, львам, антилопам да пресмыкающимся.

Гандана остановился на краю равнины. Изжелта-белое солнце испещрило зелень деревьев золотистыми бликами. Черная кожа Ганданы сверкала на солнце, как вороненая сталь, отливая, подобно ей, голубоватыми и алыми отблесками. Он никак не мог собраться с мыслями: они все время путались и разбегались в разные стороны, сталкиваясь друг с другом, точно прохожие в уличной толчее.