Современная африканская новелла

Это предостережение сломило ее и лишило сил. Она медленно опустилась на ступени и зарыдала. Ее тело содрогалось от безнадежного отчаяния, навалившегося на нее. Воспоминания о том, как она осталась одна и сколько ей довелось перестрадать за мальчика, нахлынули разом и заставили зарыдать так, как она рыдала только однажды в жизни, когда похоронила мужа. Патрик смотрел на нее какое-то время и был тронут ее слезами. Тогда на него снизошло, что это не ее вина. Он знал, что страх заставляет совершать вещи, которые она делает. Он ступил вперед и присел с ней рядом. Он положил руку на ее трясущиеся от рыданий плечи и попытался успокоить ее. Прошло какое-то время, прежде чем ему это удалось.

А когда наконец удалось, она села спокойно и уставилась в пространство невидящим взглядом — правая рука на коленях, пальцы обхватывают локоть левой, подпирающей согнутой в лодочку ладонью бессильно поникшую голову. На ее заплаканное лицо нельзя было смотреть без сострадания. Безмолвные голоса шептали ей:

«Поднимись. Уцепись ему за брюки. Не отпускай его. Бей его. Унеси его отсюда и посади на цепь, чтобы он никогда больше не смог уйти от тебя. Делай все, что можешь, все, но не отпускай его от себя на этот раз…»

Она поднялась медленно, и Патрик тоже встал. Голоса все горячей убеждали ее, снова и снова: «Ухватись за него и никуда не отпускай его», — когда Патрик заговорил.

— Мама, — сказал он. — Мне очень жаль, что вы так восприняли мой уход в священнослужители. Я думал, это порадует ваше сердце, ведь вы и отец благословляли это много лет назад. Вам пора привыкнуть к тому, что я уже не маленький. Будь я женат, у меня была бы теперь собственная семья, и ведь тогда вы не стали бы докучать мне указами, как мне строить свою жизнь? Почему бы вам и теперь не предоставить мне свободу как вполне взрослому человеку, каковым я и являюсь?

— Сжалься надо мной и вернись в наш дом, — умоляла она.

— Нет, мама. Бог позвал меня быть Ему служителем, и я не могу ослушаться Его.

— Пожалуйста, Патрик, прошу тебя. Это, должно быть, был голос дьявола, то, что ты слышал! Если б Бог позвал тебя, Он сказал бы и мне тоже.

Юноша хранил молчание.

— Ты пойдешь со мной?

— Нет, мама, я не могу.

Тогда она заговорила с поразившей их всех в компаунде страстью.

— Раз ты избрал стать священником без моего позволения, раз ты решил расточать свою жизнь ни на что, раз ты решил ослушаться меня, выставить своих родных на посмешище народа Адо, — знай, что у тебя больше нет матери! А сама я буду знать, что у меня больше нет сына! И запомни мои слова, если ты все-таки станешь священником, — это будет вода, которая зальет чей-то костер…

Она снова ударилась в слезы, повернулась и побрела к воротам. Патрик стоял недвижно на ступенях у дверей в канцелярию. Его мать была уже почти у ворот, когда то, что она сказала, дошло до его сознания. Он бросился через три ступеньки и помчался за ней, окликая ее на ходу.

— Мама! Мама!

Она не обернулась, и, когда он добегал до ворот, она как раз пересекла их и вышла на улицу по ту сторону ограды. Он стоял в воротах и, не отрываясь, смотрел вслед ее удаляющейся спине, почти физически ощущая, как пустеет его жизнь, по мере того как мать уходит. Он уповал на то, что она поймет его, и он ошибся, и теперь единственный человек, остававшийся у него в этом широком, широком мире, тоже повернулся к нему спиной. Он следил за ней до тех пор, пока она не свернула на дорогу в Адо, и только тогда повернулся и медленно пошел в классы.

Сиприан ЭКВЕНСИ

(Нигерия)

НОЧЬ СВОБОДЫ

Перевод с английского Э. Шаховой

И Чини была вместе с ними — вместе с миллионами людей, заполонивших в ту ночь, ночь свободы, улицы городов всей федерации.

По столице беспокойными волнами перекатывались людские толпы — мужчины, женщины, дети; возбужденно переговаривающиеся или застывшие в угрюмом молчании люди, связанные общим для всех благоговейным страхом перед неведомой, полной таинств Независимостью, были охвачены ожиданием, смущением, недоверием. Порой в толпе мелькали лица приехавших издалека иностранцев, для которых Африка по-прежнему оставалась terra incognita; сбившись в кучки на Центральной площади, они смотрели, как взлетают в небо, эффектно разрываясь на тысячи мигающих осколков, огни фейерверков. В страну пришла свобода…

Крр-а-ка-тоа!.. Кррааккатооаа!

Чини крепче прижалась к Франсуа, чувствуя на своем плече его сильную руку.

— Ну разве это не романтично, mon amour[12]? Скажи, не романтично?

— О, я хочу умереть, — прошептала Чини. — Я хочу умереть в твоих объятиях. Я хочу умереть за новую Нигерию!

— Ma chérie[13], было бы совсем неплохо умереть и разом со всем покончить. Было бы совсем неплохо.

Она резко обернулась к нему, встретившись с ним взглядом.

— Ты и вправду хочешь этого?

Он улыбнулся.