Современная болгарская повесть

Готов поклясться, что нет человека, который, если он способен оценить себя трезво и критически, не признался бы в каком-нибудь преступлении, которому он содействовал прямо или косвенно. Нужно иметь в виду, что не все антиобщественные поступки наказуются законом, и именно поэтому остается открытым большой вопрос нашей совести и ответственности каждого перед самим собой.

Роль защитника в судебном Процессе — особая роль. С одной стороны — обвинитель-прокурор, с другой — подсудимый. Суд вознесен на специальный пьедестал — это третья, независимая, объективная сторона, на которую возложена самая тяжелая и ответственная задача — определить меру вины и вынести приговор. На первый взгляд в этой большой игре защитнику отведена второстепенная роль — как-то противостоять профессиональной выучке прокурора (любой прокурор участвует в серии процессов, в то время как подсудимый, даже очень «старательный», — самое большее в нескольких).

Значение защитника можно понять лучше, учитывая, что и судьи — несмотря на их самые благие намерения — тоже люди. У них свои симпатии и антипатии, настроения и пристрастия, свои ошибки и волнения.

— Защитник — это тот, перед кем стоит задача создать должную атмосферу в ходе судебного процесса, если хотите, даже своего рода единомыслие между судом, прокурором и подсудимым. Как-то соразмерить, соотнести их различные точки зрения по спорному вопросу, стоящему в центре любого процесса. Я никогда не был судьей или прокурором. Это мое субъективное мнение, и я могу подкрепить его только следующим рассуждением: преступник, оставшийся с убеждением, что он несправедливо наказан, опаснее ненаказанного преступника.

Вопрос о преступлении и наказании — сложный и обширный, и я рискую слишком увлечься дискуссией, которой здесь не место.

Как бы там ни было, в процессе, о котором я рассказывал, не было именно этого единомыслия между судом, прокурором и подсудимым. И я и обвиняемые вышли из зала суда с ощущением несправедливости приговора. Вернее, я вышел, а они пошли в тюрьму.

Вернулся я усталый и мрачный. Однако домашняя обстановка, как всегда, меня успокоила. Хотя было уже поздно, дочка пожелала немедленно отправиться на прогулку к дому водяного. Но я отказался.

— Ваш водяной что-то слишком часто названивал по телефону, — заметила жена.

— Это приятельница нашей дочки. Они хорошо ладят.

— Ничего другого я и не предполагала, — съязвила жена.

— А что ты могла предполагать? — откровенно удивился я.

Она мне не ответила. Только усмехнулась и довольно многозначительно пожала плечами. Порой бывает очень трудно понять женщину, даже после восьми лет законного брака.

А через два дня Эми пожаловала сама. Открывая дверь, я меньше всего ожидал увидеть ее. На площадке стояла красивая молодая дама в элегантном светлом платье, в изящных туфельках на высоких каблуках, с прической, сооружение которой даже у опытного парикмахера отняло бы полдня. Руки в прозрачных перчатках как-то неуверенно держали белую лакированную сумочку. В первый момент, признаться, я ее даже не узнал, настолько привык видеть ее в черном ученическом переднике.

— Здравствуй, Эми! — воскликнул я. — Что за чудесное превращение? Или ты уже вступила в самостоятельную жизнь?

Она смутилась, и в то же время ей польстило мое внимание.

— Нет еще, — ответила Эми, улыбаясь. — Но скоро экзамены… И я хотела посоветоваться с вами. Я знаю, вы увлекаетесь литературой, а мне некоторые темы по болгарской кажутся трудными. Если у вас есть свободное время… Я вас не слишком задержу.

Последние фразы она произнесла быстро и заученно, как хорошо вызубренный урок.

— Ну, разумеется, давай потолкуем. Заходи.

Дочка моя была в восторге. Она сразу же нашла подходящее объяснение чудесным переменам, происшедшим с ее приятельницей. Тетя Эми была у нашего водяного, и он превратил ее в принцессу. При ярком свете люстры я отметил еще несколько подробностей, объясняющих, каким образом усилиями водяного милая девочка была превращена в красивую даму. Ноготки на руках покрыты лаком, уголки глаз чуть подведены черным карандашом, ресницы тоже усовершенствованы. В ушах покачивались нежные серебряные сережки, гармонирующие с филигранной работы браслетом, охватывающим запястье левой руки.

— Вы меня угостите сигаретой?

Я чуть не поперхнулся от удивления. Новоиспеченная принцесса сидела, небрежно положив ногу на ногу, и, привычно затягиваясь, глотала табачный дым. Я попробовал пошутить:

— Разве ученицам разрешается курить?

— Не разрешается, но я уже не чувствую себя ученицей.

— Папа, я тоже хочу сигарету, — не совсем уместно вмешалась дочь.

— Глупости, — пробормотал я.

— Но я ведь еще не ученица.

Я заметил, что малышка пыталась сидеть, закинув ногу на ногу. Я почувствовал непонятное смущение. Что-то неладное творилось с нашей дружной компанией из представителей двух с половиной поколений.

Разговор не клеился. Все были как-то смущены и растеряны. Я почему-то нервничал и чувствовал себя виноватым.