Современная индийская новелла

Перевод В. Чернышева

Маркандэй

Дела деревенские*

Газету, без которой ныне жизнь горожанина немыслима, в нашей деревне до сих пор заменяют слухи: местные «корреспонденты», как и их городские собратья, стремятся отыскать в жизни односельчан что-нибудь «этакое», — газетчики назвали б это «пикантным» или «сенсационным», — чтобы потом, сидя в кругу внимательных слушателей, вместе с дымом хукки выпустить очередное «информационное сообщение». У тех, кто с особым усердием занимается этим, обычно во рту давно уже нет ни одного зуба, потому все, что они шамкают на досуге, приобретает особую убедительность, и ни у кого не возникает сомнения в достоверности услышанного, когда новость начинает летать от одного порога к другому. Такова деревенская жизнь…

Иногда здесь сочинят такое, что только диву даешься. Так, однажды прошел слух, будто старик Чаутхи, который еле-еле передвигает ноги, вдруг стал вести себя неподобающе легкомысленно… Обычно же слухи не лишены оснований, особенно если они касаются молодой вдовы по имени Ситабия с улицы прачек. Сообщая свежую новость, говорящий не может сдержаться — он причмокнет губами, прищелкнет языком и подмигнет слушателям выцветшим старческим глазом.

— Видимо, нынче дружок-то Ситабии вернулся из города. Иду это я утром с поля и вдруг встречаю ее в переулке. Ну, скажу я вам, разрядилась, как райская дева! Красное сари в крапинку, на руках — браслеты, на шее — ожерелье, а на ногах — серебряные украшенья. Идет улыбается, жует бетель, а все на ней так и вызванивает, так и вызванивает! Даже не посторонилась, не то чтобы прикрыть лицо концом сари. Совсем совесть потеряла!

— Совесть, видно, вместе с грязным бельем на речку отнесла, — замечает Гаджадхар, презрительно кривя рот, и загрубевшим большим пальцем правой руки прижимает жарко тлеющий в трубке табак.

— Да нет, брат! Тут другое дело, — возражает старик Чаутхи, вынимая из кармана рубахи и отправляя в рот щепоть жевательного табака. — Женщина она молодая, кровь горячая, а ты ей кто, свекор, что ли? Да и зачем бы ей прикрывать лицо при виде такой развалины?

— У тебя, дед, ни одного зуба не осталось, а ты все туда же: куда конь с копытом… — раздраженно замечает Раму, пожилой человек в коротком светло-коричневом дхоти, с гладко выбритой головой и большими четками на шее: сидя на коврике рядом с чарпаи^[10], Раму прислушивался к разговору и чертил соломинкой на пыли какой-то замысловатый узор. — По всей деревне — стоны да горе: без полива урожай гибнет, а тебе бы только «у Ситабии — бетель», «у Манакии — новое сари!» И о чем только думает человек?! Эх, дед, дед! Вот задержится дождь еще денька на два — у всех животы быстренько подтянет к позвоночнику. Тогда уж не до браслетов да ожерелий. Все пойдет за бесценок… А когда человек сыт, ему сладкого хочется.

— Какая это тебя муха вдруг укусила, Раму? — удивляется Гаджадхар. — Молод ты еще, а на нашем веку и не то бывало… За грехи раджи всегда расплачивается народ!.. Конечно, какой уж без дождя рис — одна солома! А ты обратись к властям, может, и пошлют дождичка…

— Арендную плату тоже, говорят, скоро повысят, — подхватывает Чаутхи. — Думаешь: получил землю — сам себе хозяин стал? Как бы не так! Придет чиновник последние лохмотья за долги отнимать, вот тогда и узнаешь, каково быть хозяином!

— Каждую прореху шкурой крестьянина затыкают, дед, — рассудительно говорит Раму, разминая на ладони щепоть жевательного табака. — Ты выращиваешь хлеб, надеешься, глядь — а в закроме ни зерна. Все богачам перешло за долги… Ты рассчитываешь так, а получается совсем по-другому. Вот, к примеру, панчаят^[11]

. Избрали мы его — все чин чином: защищай интересы крестьян. А кто стал во главе панчаята? Тхакур Гаядин!..

— А ты хотел, чтоб пост этот занял голодранец Джагга? — ядовито бросает Чаутхи.

Раму не отвечает. Он сосредоточенно смотрит перед собой, занятый своими мыслями.

— Отец Джагги был первый в округе вор. С отцом Гаядина дружны были — водой не разольешь, — медленно, будто нехотя говорит Раму и, постепенно оживляясь, продолжает: — А бегал он так, что не всякая лошадь могла за ним угнаться. Забор в рост человеческий перепрыгивал с ходу. Ограбить человека или прихлопнуть кого-нибудь по приказу тхакура для него было проще простого…

Раму на секунду умолкает и, убедившись, что все слушают его с должным вниманием, ведет рассказ дальше.