Современная китайская проза

На ручке гребня был изображен бегущий олень. Он сам не знает, куда бежит, но не останавливается. Жизнь не стоит на месте, она меняется. Какой же она будет, ее жизнь? Она не знает, только не такой…

В зеркале снова сверкнуло.

Циньцинь обомлела. Она не успела ничего толком разглядеть, но ясно видела свет.

— Северное сияние, — прошептала она. — Неужели правда?

Она зажмурилась, а когда открыла глаза, в зеркале было только ее отражение.

Нет-нет, она видела. Это был свет ее жизни, только она знала о нем, только она его видела. Она должна искать его, пока не найдет. Не нужен ей Фу Юньсян, не нужен белый рабочий халат на приборостроительном заводе, не нужна новая квартира с комфортом, а вот свет ей необходим. Жизнь без него все равно что тело без души. Без этого света нет надежды. Она не любит Фу Юньсяна не потому, что он грубый, практичный и недалекий. Совсем не поэтому. Но почему же тогда? Не потому ли, что существует северное сияние и она увидела его в решающий момент своей жизни? Уж лучше испытывать неудовлетворенность, чем жить так, как Фу Юньсян и его компания, барахтаясь в житейском море без всякого смысла, без всякой цели…

Циньцинь торопливо утерла слезы, схватила шарф и выбежала из фотографии.

VIII

— Все выложила? — Фэй Юань стоял в коридоре, прислонившись к наглухо запертой стеклянной двери, с лицом сумрачным, как небо перед снегопадом.

— Да, — ответила Циньцинь, опустив голову. Больше часа рассказывала она Фэй Юаню — в сущности, малознакомому человеку — о том, что произошло. Говорила горячо, сбивчиво, обливаясь от волнения потом, словно кающаяся школьница, не столько от сознания собственной вины, сколько под строгим взглядом Фэй Юаня. Он слушал ее молча, равнодушно и так же равнодушно, как всегда, смотрел на нее. С первых же слов Циньцинь ощутила неловкость. У нее было такое чувство, словно она изливает душу не человеку, а пню. Ей то и дело хотелось прервать свой рассказ, и вся история уже показалась ей пошлой и ненужной. Циньцинь рассказывала не очень связно, была чересчур многословна, и под конец ей самой надоело говорить, а Фэй Юаню — слушать. Не возникло у них того взаимопонимания, которое бывает между сверстниками. Фэй Юань словно бы все предвидел: и то, что существует такой Фу Юньсян, и то, что она сбежит из фотографии. И только когда она сказала: «Снимайся не снимайся — все равно ничего не изменишь, — и чуть слышно добавила: — Потому что… давно записалась в очередь на вступление в брак», у Фэй Юаня вырвался вздох.

Циньцинь вздрогнула, будто ее обдало ледяным ветром. Почему он вздохнул? Удивился? Рассердился? Или просто не ожидал, что она способна с таким человеком записаться в очередь на вступление в брак? Молчал он долго, так долго, что за это время можно было рассказать еще по крайней мере два забавных случая — например, про влюбленных, которые легли на рельсы, чтобы покончить с собой, или о том, как недавние враги неожиданно влюбились друг в друга…

— Все выложила? — разочарованно повторил Фэй Юань, прервав наконец молчание. Вот как он ответил на ее откровенность! А ведь она мчалась по скользким, обледенелым улицам и прибежала, сама не отдавая себе в том отчета, именно сюда, к нему. Нет, не то хотела она от него услышать.

— Так все и было, — закончила она свой рассказ. — Приготовила себе горькое вино, поднесла к губам, а выпить его нет ни сил, ни желания.

— Если не пить, так что делать? — сиплым голосом произнес он, подойдя к ней вплотную.

— Сама не знаю. Вот и пришла к тебе за советом. Ты лучше меня знаешь жизнь. Хотелось бы с ним порвать. Совсем. — Она решительно тряхнула головой, в глазах стояли слезы.

— Порвать? — удивленно спросил он, поправив очки.

— Да, порвать. Пойти наперекор судьбе. Раньше я ничего не понимала, готова была добровольно надеть кандалы — многие так поступают, звон цепей принимают за музыку, сами себя обманывают! Теперь я знаю, что все можно изменить. Почему бы не сбросить ошейник в последний момент, пока его еще не защелкнули, и не убежать? Я думаю, что еще не поздно. — Циньцинь отвернулась.

— Жаль, но уже поздно, слишком поздно. — Он снова вздохнул. — Записались в очередь на вступление в брак… Ты понимаешь, что это значит? Я и сам раньше не представлял. Скажи ты мне вовремя, ничего подобного не случилось бы. — Он стал протирать очки, словно это могло помочь ему вычеркнуть из памяти неприятные воспоминания.

— Я и прежде страдала, очень страдала, но не хотела никому об этом говорить. Раз уж так случилось, думала, пусть все идет своим чередом. — Циньцинь говорила, а из глаз у нее лились слезы. — А молчала я потому, что некому было сказать, ведь не всякий поймет.

Голос у нее дрогнул, она почувствовала, что сейчас зарыдает, и закусила губу.

— Я не то хотел сказать, я думал, ты простая, наивная, я не знал тебя.

Видно было, что Фэй Юань страдает глубоко. Лицо у него стало злым, даже жестоким, в нем не осталось ни теплоты, ни участия. Такое лицо способно было остудить даже вулканическую лаву. Почему же так получается? Разве сам он не говорил?