Современная комедия

– Тернер для меня достаточно стар и умен, – коротко бросил Сомс. – Вы придете на заседание правления ОГС во вторник?

– Во вторник? Как будто мы собирались поохотиться, Майкл?

Сомс проворчал:

– Придется с этим подождать. Мы утверждаем отчет.

Благодаря влиянию Старого Монта Сомс попал в правление одного из богатейших страховых предприятий: Общества гарантийного страхования, – и, по правде говоря, чувствовал себя там не совсем уверенно. Несмотря на то что закон о страховании был одним из надежнейших в мире, появились обстоятельства, которые причиняли ему беспокойство. Сомс покосился через стол. Весьма легковесен этот узколобый, мохнатобровый баронетишка – вроде своего сына! И Сомс внезапно добавил:

– Я не вполне спокоен. Если бы знал раньше, как этот Элдерсон ведет дела, сомневаюсь, что вошел бы в правление.

Лицо Старого Монта расплылось так, что казалось обе половинки разойдутся.

– Элдерсон! Его дед был у моего деда агентом по выборам во время билля о парламентской реформе; он провел его через самые коррумпированные выборы, какие когда-либо имели место, купил все голоса, перецеловал всех фермерских жен. Великие времена, Форсайт, великие времена!

– И они прошли, – сказал Сомс. – Вообще я считаю, что нельзя так доверять одному человеку, как мы доверяем Элдерсону. Не нравятся мне эти иностранные страховки.

– Что вы, дорогой мой Форсайт! Этот Элдерсон – первоклассный ум. Я знаю его с детства, мы вместе учились в Уинчестере.

Сомс глухо заворчал. В этом ответе Старого Монта крылась главная причина его беспокойства. Члены правления все словно учились вместе в Уинчестере. Тут-то и зарыта собака! Они все до того почтенны, что не решаются взять под сомнение не только друг друга, но даже свои собственные коллективные действия. Пуще ошибок, пуще обмана они боятся выказать недоверие друг к другу. И это естественно: недоверие друг к другу есть зло непосредственное. А, как известно, непосредственных неприятностей и стараются избегать. И в самом деле, только привычка, унаследованная Сомсом от своего отца Джемса: привычка лежать без сна между двумя и четырьмя часами ночи, когда из кокона смутного опасения так легко вылетает бабочка страха, – заставляла его беспокоиться. Конечно, ОГС было столь внушительным предприятием и сам Сомс был так недавно с ним связан, что явно преждевременно было чуять недоброе, тем более что ему пришлось бы уйти из правления и потерять тысячу в год, которую он получал там, если бы поднял тревогу без всякой причины. А что, если причина все же есть? Вот в чем беда! А тут еще этот Старый Монт сидит и болтает об охоте и своем дедушке. Слишком узкий лоб у этого человека! И, невесело подумав: «Никто из них, даже моя родная дочь, не способен ничего принимать всерьез», – он окончательно умолк. Возня у локтя заставила его очнуться – это собачонка вскочила на стул между ним и Флер! Кажется, ждет, чтоб он дал ей что-нибудь? У нее скоро глаза выскочат. И Сомс сказал:

– Ну а тебе что нужно? – Как это животное смотрит на него своими пуговицами для башмаков! – На, – сказал он, протягивая собаке соленую миндалину. – Не ешь их, верно?

Но Тинг-а-Линг съел.

– Он просто обожает миндаль, папочка. Правда, мой миленький?

Тинг-а-Линг поднял глаза на Сомса, и у того появилось странное ощущение. «По-моему, этот звереныш меня любит, – подумал он, – всегда на меня смотрит». Он дотронулся до носа Тинга концом пальца. Тинг-а-Линг слегка лизнул палец своим загнутым черноватым язычком.

– Бедняга! – непроизвольно сорвалось у Сомса, и он обернулся к Старому Монту: – Забудьте, что я говорил.

– Дорогой мой Форсайт, а что, собственно, вы сказали?

Господи помилуй! И он сидит в правлении рядом с таким человеком! Что заставило его принять этот пост – один Бог знает: ни деньги, ни лишние заботы ему не были нужны. Как только он стал одним из директоров, вся его родня – Уинифрид и другие – стала покупать акции, чтобы заработать на подоходный налог: семь процентов с привилегированных акций, девять – с обычных вместо тех верных пяти, которыми им следовало бы довольствоваться. Вот так всегда: он не может сделать ни шагу, чтобы за ним не увязались люди. Ведь он был всегда таким верным, таким прекрасным советником в путаных денежных делах. И теперь, в его годы, такое беспокойство! В поисках утешения его глаза остановились на опале у шеи Флер – красивая вещь, красивая шея! Да! У нее совсем счастливый вид – забыла свое несчастное увлечение, как-никак два года прошло. За одно это стоит благодарить судьбу. Теперь ей нужен ребенок, чтобы сделать ее устойчивее во всей этой модной суете, среди грошовых писак, художников и музыкантов. Распущенная публика. Впрочем, у Флер умная головка. Если у нее будет ребенок, надо будет положить на ее имя еще двадцать тысяч. У ее матери одно достоинство: в денежных делах очень аккуратна, – хорошая французская черта. И Флер, насколько ему известно, тоже знает цену деньгам. Что такое? До его слуха долетело слово «Гойя». Выходит новая его биография? Гм… Это подтвердило медленно крепнувшее в нем убеждение, что Гойя снова на вершине славы.