Современная комедия

Всхлип, шарканье – и Майкл, оставшись один, еще глубже засунул руки в карманы, еще выше поднял плечи… и вдруг рассмеялся. Жалость! Жалость – чушь! Все вышло адски глупо! Он только что заплатил Бикету за кражу «Медяков». Ему вдруг захотелось пойти за маленьким упаковщиком, посмотреть, что он сделает с этими двумя фунтами, – посмотреть, правда ли воспаление легких существует, или этот бедняк с тоскливыми глазами все выдумал! Невозможно проверить, увы! Вместо этого надо позвонить Уилфриду и попросить замолвить слово перед старым Дэнби. Его собственное слово уже потеряло всякий вес. Слишком часто он заступался. Бикет! Ничего ни о ком не знаешь! Темная штука жизнь, все перевернуто. Что такое честность? Жизнь нажимает – человек сопротивляется, и если побеждает сопротивление, это и зовется честностью. А к чему сопротивляться? Люби ближнего как самого себя – но не больше! И разве не во сто раз труднее Бикету при двух фунтах в неделю любить его, чем ему, при двадцати четырех фунтах в неделю, любить Бикета?

– Алло… Ты, Уилфрид?.. Говорит Майкл… Слушай, один из наших упаковщиков таскал «Медяки». Его выставили, беднягу. Я и подумал: не заступишься ли ты за него? Старый Дэн меня и слушать не станет… Да, у него жена ровесница Флер… говорит – воспаление легких. Больше таскать не станет – твои-то наверняка! Страховка благодарностью – а?.. Спасибо, старина, очень тебе благодарен. Так ты заглянешь сейчас? Домой можем пойти вместе… Ага! Ну ладно, во всяком случае, ты сейчас заглянешь! Пока!

Хороший малый этот Уилфрид! Действительно, чудесный малый, несмотря на… что?

Майкл положил трубку, и вдруг ему вспомнились облака дыма, и газы, и грохот – все то, о чем его издательство принципиально отказывалось что-либо печатать, так что он привык немедленно отклонять всякую рукопись на эту тему. Война, может быть, и кончилась, но в нем и в Уилфриде она все еще жила.

Он взял трубку.

– Мистер Дэнби у себя? Ладно! При первой попытке к бегству дайте мне знать…

Между Майклом и его старшим компаньоном лежала пропасть не менее глубокая, чем между двумя поколениями, хотя отчасти ее заполнял мистер Уинтер – добродушный и покладистый человек средних лет.

Майкл, собственно, ничего не имел против мистера Дэнби – разве только то, что он был всегда прав, этот Филип Норман Дэнби из Скай-хауса на Кэмден-Хилл. Это был человек лет шестидесяти, отец семейства, высоколобый, с грузным туловищем на коротких ногах, с выражением лица непоколебимым и задумчивым. Его глаза были, пожалуй, слишком близко поставлены, нос – слишком тонок, но все же в своем большом кабинете он выглядел весьма внушительно. Дэнби отвел глаза от пробного оттиска объявлений, когда вошел Уилфрид Дезерт.

– А, мистер Дезерт! Чем могу служить? Садитесь!

Дезерт не сел, посмотрел на рисунки, на свои пальцы, на мистера Дэнби и проговорил:

– Дело в том, что я прошу вас простить этого упаковщика, мистер Дэнби.

– Упаковщика? Ах да! Бикета! Это вам, наверно, сказал Монт?

– Да. У него молоденькая жена больна воспалением легких.

– Все они приходят к нашему милому Монту со всякими россказнями, мистер Дезерт: он очень мягкосердечен, – но к сожалению, я не могу держать этого упаковщика. Это совершенно безобразная история. Мы давно стараемся выследить причину наших пропаж.

Дезерт прислонился к камину и, уставившись на огонь, заметил:

– Вот, мистер Дэнби, ваше поколение любит мягкость в литературе, но в жизни вы очень жестоки. Наше не выносит никакого сентиментальничанья, но мы во сто раз менее жестоки в жизни.

– Я не считаю это жестокостью, – возразил мистер Дэнби. – Всего лишь справедливость.

– А вы знаете, что значит справедливость?

– Надеюсь, да.

– Попробуйте четыре года посидеть в аду – тогда и говорите!

– Я, право, не вижу никакой связи. То, что вы испытали, мистер Дезерт, конечно, очень тяжело.

Уилфрид повернулся и посмотрел на него в упор:

– Простите, что я так говорю, но сидеть тут и проявлять справедливость – еще тяжелее. Жизнь – настоящее чистилище для всех, кроме тридцати процентов взрослых людей.

Мистер Дэнби улыбнулся:

– Мы просто не могли бы вести наше дело, мой юный друг, если бы перестали от каждого требовать исключительной честности. Не делать разницы между честностью и нечестностью было бы весьма несправедливо. Вы это прекрасно знаете.

– Ничего я прекрасно не знаю, мистер Дэнби, и не верю тем, кто говорит, что все знает прекрасно.

– Ну, давайте скажем, что есть просто правила, которых нужно придерживаться, чтобы общество могло каким-то образом существовать.

Дезерт тоже улыбнулся:

– А, к черту правила! Сделайте это как личное одолжение мне. Ведь эту проклятую книгу написал я!

Никаких признаков борьбы на лице мистера Дэнби не отразилось, но его глубоко посаженные, близко поставленные глаза слегка заблестели.

– Я был бы очень рад, но тут дело… гм-м… ну, совести, если хотите. Я не преследую этого человека. Я только его увольняю, вот и все.

Дезерт пожал плечами:

– Что ж, прощайте! – и вышел.

У дверей Майкл изнывал от неизвестности.

– Ну как?

– Ничего не вышло. Старый хрыч чересчур справедлив.

Майкл взъерошил волосы.