Современная комедия

Прошел церковный служитель, с любопытством взглянул на него, точно поднятый подбородок был ему в диковинку, и за спиной у Сомса слабо зазвенели его ключи. Сомс чихнул, потянулся за шляпой и встал. Ему совсем не улыбалось ходить следом за этим человеком и за полкроны осматривать то, чего он не желал видеть. И с коротким: «Нет, благодарю вас, в другой раз» – он прошел мимо служителя на улицу.

– Напрасно вы не зашли, – сказал он Ригзу, – тут раньше короновали английских королей. Теперь в Лондон.

Верх машины был откинут, солнце ярко светило, ехали быстро, и только на новой дороге, срезавшей путь прямо на Чизик, Сомсу явилась идея, и он сказал:

– Остановитесь у того дома с тополями, куда вы нас возили на днях.

Еще не настало время завтрака: по всей вероятности, Флер позирует, – так почему не забрать ее прямо к себе на конец недели? Платья у нее в «Шелтере» есть. Несколько лишних часов проведет на свежем воздухе. Однако иностранка, которая вышла на звонок, сообщила ему, что леди не приезжала позировать ни вчера, ни сегодня.

– О, – сказал Сомс, – это почему?

– Никто не знал, сэр. Она не прислала письмо. Мистер Блэйд очень сердитый.

Сомс пожевал губами.

– Ваша хозяйка дома?

– Да, сэр.

– Так узнайте, пожалуйста, может ли она принять меня. Мистер Сомс Форсайт.

– Будьте добры в столовой подождать, сэр.

В тесной комнатке Сомс ждал и терзался. Флер сказала, что не может с ним поехать из-за сеансов, а сама не позировала. Что же она, заболела?

От беспокойного созерцания тополей за окном его оторвали слова:

– А, это вы! Хорошо, что приехали.

Такая сердечная встреча еще усилила его беспокойство, и он сказал, протягивая руку:

– Здравствуйте, Джун. Я заехал за Флер. Когда она была здесь в последний раз?

– Во вторник утром. И еще я видела ее в окно во вторник к вечеру, в ее машине. – Сомс заметил, что глаза ее бегают, и знал, что сейчас она скажет что-нибудь неприятное. Так и случилось: – Она забрала с собой Джона.

Чувствуя, что у него спирает дыхание, Сомс воскликнул:

– Как! Вашего брата? А он что здесь делал?

– Позировал, разумеется.

– Позировал! Чего ради… – Он сдержался и не сказал: «… ему понадобилось позировать?» – а уставился на густо покрасневшую кузину.

– Я ей говорила, чтобы она с ним здесь не встречалась. И Джону говорила.

– Так она и раньше это делала?

– Да, два раза. Она, знаете, так избалована.

– А! – Реальность нависшей опасности обезоружила его. Говорить резкости перед лицом катастрофы казалось излишней роскошью. – Где она?

– Во вторник утром она сказала, что едет в Доркинг.

– И забрала его? – повторил Сомс.

Джун кивнула:

– Да, после его сеанса. Его портрет готов. Если вы думаете, что я больше вас хочу, чтобы они…

– Никто в здравом уме не захотел бы, чтобы они… – холодно сказал Сомс. – Но зачем вы устроили ему сеансы, пока она здесь бывала?

Джун покраснела еще гуще.

– Вы-то не знаете, как трудно приходится настоящим художникам. Я не могла не заботиться о Харолде. Не залучи я Джона до его отъезда на ферму…

– Ферма! Почем вы знаете: может, они… – Но Сомс опять сдержался. – Я ждал чего-то в этом роде с тех самых пор, как узнал, что он вернулся. Ну, я сейчас поеду в Доркинг. Вам известно, где его мать?

– В Париже.

А-а, но теперь ему не придется просить эту женщину отдать своего сына его дочери! Нет, скорее придется просить ее отнять его.

– До свидания.

– Сомс, – заговорила вдруг Джун, – не давайте Флер… это все она…

– Не желаю слышать о ней ничего дурного.

Джун прижала стиснутые ручки к плоской груди:

– Люблю вас за это, и простите…

– Ничего, ничего, – буркнул Сомс.

– До свидания, – сказала Джун. – Дайте руку!

Сомс протянул руку, она судорожно ее сжала, потом разом выпустила.

– В Доркинг, – сказал он Ригзу, садясь в машину.

Лицо Флер, каким он видел его на балу в Нетлфолде и каким никогда не видел раньше, неотступно преследовало его, пока он ехал по Хаммерсмитскому мосту. Ох и своевольное создание! Вдруг она на все решилась? Вдруг случилось самое страшное? Боже правый! Что же нужно, что же можно тогда предпринять? Какая расчетливая, цепкая страсть ею владела, как она скрывала ее ото всех, от него… или пыталась скрыть! Было в этом что-то страшное и что-то близкое ему, всколыхнувшее память о том, как сам он преследовал мать этого юноши, – память о страсти, которая не хотела, не могла отпустить, которая взяла свое и, взяв, потерпела крушение. Он часто думал, что Флер нелогична, что, как все теперешние «ветрогонки», она просто мечется без цели и направления. И как насмешку воспринял он теперь открытие, что она, когда знает, чего хочет, способна на такое же упорство, как он сам и его поколение.

Нельзя, видно, судить по наружности! Под спокойной поверхностью страсти те же, что были, и когда они просыпаются и душат, та же знойная тишина застывает в пронизанных ветром пространствах…