Современная комедия

Он еще долго сидел, подставив щеку солнцу, устремив взгляд на море. Вдали проплывали в обе стороны пароходы; контрабандисты перевелись, и за водку платят бешеные деньги! В старину здесь росли без газет, без всякой связи с внешним миром и, наверно, не задумывались над понятием государства и прочими сложными вещами. Знал человек свою церковь, и Библию, и ближайший рынок, и с июня до июня работал, ел, и спал, и дышал воздухом, и пил сидр, и обнимал жену, и смотрел, как подрастают дети. А что же, неплохо! Прибавилось ли в наши дни к этому что-нибудь истинно ценное? «Перемены – это все внешнее, – думал Сомс, – корни те же, что были. От этого не уйдешь, сколько ни старайся». Прогресс, культура – к чему они? Порождают прихоти, увлечения – например, страсть к собиранию картин. Вряд ли здешние старики чем-нибудь увлекались, разве что пчелами. Увлечения? Только для этого – только чтобы дать людям возможность увлекаться? Надо сказать, картины доставили ему много приятных часов; без прогресса этого не было бы. Нет, он скорее всего так и жил бы здесь, стриг овец и ходил за плугом, а у дочки его были бы толстые щиколотки и одна новая шляпа. Может, и лучше, что нельзя остановить ход времени. Да и пора, пожалуй, возвращаться на дорогу, пока этот тип не пришел искать его.

Сомс встал и опять спустился в углубление. На этот раз у самой изгороди он заметил какой-то предмет – очень старый башмак, такой старый, что почти утерял всякое подобие башмака. Бледная улыбка искривила губы Сомса. Он словно услышал, как кудахчет покойный кузен Джордж с кислым, чисто форсайтским юмором: «Башмак предков! Эй, слуги мои верные, поднимайте мосты, закрывайте решетки!» Да, в семье над ним посмеялись бы, узнав, что он ездил смотреть на их корни. Не стоит об этом рассказывать. И вдруг он подошел к башмаку и, поддев его кончиком зонта за носок, брезгливо швырнул через изгородь. Башмак осквернял безлюдье и то чувство, которое он испытал, вдыхая этот воздух. И медленно-медленно, чтобы не вспотеть перед тем, как сесть в машину, он двинулся вверх к дороге. Но у ворот остановился как вкопанный. Что случилось? К задку его машины были привязаны цугом две большие мохнатые лошади, а рядом с ними стояли трое мужчин, один из которых Ригз, и две собаки, причем одна хромая. Сомс мигом сообразил, что во всем виноват «этот тип». Попробовал дать задний ход в гору, с которой и съезжать-то не надо было, и так засадил машину, что не мог сдвинуть. Вечно он что-нибудь натворит! Однако в эту минуту Ригз сел на место и взялся за руль, а один из фермеров щелкнул кнутом: «Хоп!» Мохнатые лошади тронули. Сомса поразило что-то в их сильном, неспешном движении. Прогресс! Пришлось идти за лошадьми, чтобы тащить прогресс из канавы!

– Хорошая лошадь, – сказал он, указывая на самую большую.

– Ага. Мы и зовем ее Лев – здорово тянет. Хоп!

Машина выбралась на ровное место, и лошадей отвязали. Сомс подошел к фермеру, который говорил «хоп».

– Вы с ближайшей фермы?

– Да.

– Это ваше поле?

– Арендованное.

– Как вы его зовете?

– Зовем? Большое поле.

– На десятинной карте оно помечено «Большой Форсайт». Вам эта фамилия знакома?

– Форсит? Их никого не осталось. Моя бабка была Форсит.

– В самом деле? – спросил Сомс, и опять в нем что-то дрогнуло.

– Ага, – сказал фермер.

Сомс взял себя в руки.

– А ваша как фамилия, разрешите спросить?

– Бир.

Сомс долго глядел на него, потом достал бумажник.

– Разрешите – за лошадей и за труды.

Он протянул фунтовую бумажку, но фермер покачал головой:

– Не надо. Какой там труд. Нам не впервой на эту гору машины втаскивать.

– Не могу же я даром принять услугу, – возразил Сомс. – Уж пожалуйста!

– Ну что же, – очень благодарен, – сказал фермер и взял деньги. – Хоп!

Лошади налегке двинулись вперед, люди и собаки пошли следом. Сомс сел в машину, развернул пакет с сандвичами и стал закусывать.

– Поезжайте опять к дому священника, да потише. – И за едой дивился, почему его так взволновало открытие, что кровь его предков течет в жилах этого деревенского парня по фамилии Бир.

К домику священника он попал в два часа, и тот вышел к нему с полным ртом.

– Записей нашлось много, мистер Форсайт: это имя попадается с самого начала книги. Составить полный список удастся не так-то скоро. Этот Джолион родился, по-видимому, в тысяча семьсот десятом году, сын Джолиона и Мэри; в тысяча семьсот пятьдесят седьмом году не заплатил десятинную подать. Был еще Джолион, рождения тысяча шестьсот восьмидесятого года – очевидно, его отец: тот с тысяча семьсот пятнадцатого года был церковным старостой; прозывали его «Фермер с Большого поля», женился на Бир.

Сомс задумчиво взглянул на него и полез за бумажником.

– Бир? Вот и фермер тут один так же назвался. Говорит, что его бабка была Форсайт и что после нее их здесь не осталось. Может, вы заодно пришлете мне записи семьи Бир, все вместе за семь гиней?

– О, вполне достаточно и шести.