Еще Платон выделял специфические «умственные наслаждения» (цит. по: Грот
, 1879 – 1880, с. 153). Аристотель также считал, что «самый процесс познания независимо от внешних практических побуждений, с которыми он может быть и не быть связан, самое исследование теоретической истины составляет источник очень сильных эмоций sui generis » (цит. по: Лапшин , 1903, с. 864). Аристотель подчеркивал роль чувства удивления в побуждении людей к познанию ( Аристотель , 1934). В новоевропейской философии Р. Декарт (1950), Б. Спиноза (1957) и И. Кант (1966) вполне четко определяли роль, выполняемую в познании двумя эмоциями – удивлением и сомнением: удивлению приписывалась функция направления внимания на познание, а сомнению – функция управления поиском истины. Впоследствии философия интуитивизма в связи с проблематикой «озарения» в процессе познания обращает внимание на специфическое чувство догадки.В ранних работах по психологии в трактовке интеллектуальных эмоций и чувств господствовало интеллектуалистическое
направление. С этой позиции интеллектуальные чувства рассматривались как высшие, оторванные от жизнедеятельности человека, от его потребностей и целей. Интеллектуальные чувства трактовались как осознаваемые оценки отношений между представлениями, которые лежат в начале мыслительного процесса, но не сопровождают его. К ним относятся, например, чувство новизны и чувство контраста (Гербарт, Бенеке, Дробиш – см. Грот , 1879 – 1880). Также в отрыве от субъекта и его жизнедеятельности понимали интеллектуальные эмоции У. Джеймс (1922) и Э. Клапаред ( Claparede , 1968), а именно как осознание транзитивных элементов мышления. У Джеймса речь идет о предметных отношениях элементов сознания, таких как подобие, включенность, согласованность, временные отношения. Э. Клапаред говорит об импульсах к действию. Установки в образе «внутреннего жестикулирования» образуют осознаваемое содержание интеллектуальных чувств. Таким образом в интеллектуалистической трактовке интеллектуальные эмоции более соответствуют допредикативным формам мышления, чем собственно эмоциям.В русской психологической литературе раннего периода К.Д. Ушинский (1950) трактовал интеллектуальные эмоции еще с интеллектуалистической позиции, однако он включал в их список и такие явления как умственное напряжение, чувства успеха и неуспеха. Он рассматривал интеллектуальные эмоции в качестве явлений, сопровождающих сбои в ходе мыслительного процесса (например, тупики и противоречия). Ушинский поставил также вопрос о правилах перехода эмоций из одного типа в другой.
Возможность поставить вопрос о субъективной отнесенности интеллектуальных эмоций и их связи с жизнедеятельностью субъекта появилась лишь с выходом работ Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева и С.Л. Рубинштейна, в которых подчеркивалось «единство аффекта и интеллекта» и разрабатывалась соответствующая единица анализа психической деятельности как целостного отражения объекта субъектом.
Относительно природы человеческих эмоций Л.С. Выготский писал, что «у людей эмоция изолируется от царства инстинктов и переносится в совершенно новую сферу психического» (1968, с. 130). Для нас это положение особенно важно, поскольку оно дает основание считать, что эмоции развиваются и специфическим образом функционируют в структуре мыслительной деятельности человека. Применив «метод единицы» Л.С. Выготский пришел к выводу о том, что «существует динамическая смысловая система, представляющая собой единство аффективных и интеллектуальных процессов» (1982, с. 22). В динамической смысловой системе «…во всякой идее содержится в переработанном виде аффективное отношение человека к действительности, представленной в этой идее» ( Там же
, с. 22).С.Л. Рубинштейн также остро ставит проблему соотношения «аффекта и интеллекта». Идея о единстве познавательных и эмоциональных процессов пронизывает все его работы. Подлинной конкретной единицей психического он считал целостный акт отражения объекта субъектом. Это отражение сложно по составу и всегда, в той или иной мере, включает единство двух противоположных компонентов – знания и отношения, интеллектуального и «аффективного», из которых то один, то другой выступает в качестве преобладающего ( Рубинштейн
, 1957). Развивая эту идею, С.Л. Рубинштейн приходит к выводу, имеющему решающее значение для дальнейшей разработки проблематики мышления и эмоций: «…Самое мышление как реальный психический процесс уже само является единством интеллектуального и эмоционального, а эмоции – единством эмоционального и интеллектуального» (1973, с. 97 – 98). Действительно, интеллектуальная эмоция при таком подходе представляет собой единство эмоционального и интеллектуального компонентов, в котором эмоциональный компонент выступает в качестве преобладающего.