Читаем Современная русская литература: знаковые имена полностью

11 декабря 1941 года

— Деда, куда мы идем?— Не плачь, погулять…— А почему все плачут вокруг?— Им больно…— Отчего?— Туфли жмут, не плачь, успокойся…— Что, жмут всем сразу?— Да…

…………………………………………

— А куда мы идем?
— На расстрел…— А что такое «нарастрел»?— Это такое действие, не плачь…— Какое действие?— Когда одни делают вид, что стреляют, а другие делают вид, что падают и умирают, не плачь…— Это похоже на сказку, да?— Да, похоже на сказку…— А что будет после «нарастрела»?— Пойдем домой, не плачь…

Что можно сказать после прочтения этих строк? А надо ли что-то вообще говорить?

Почтите в своей душе минутой молчания погибших от геноцида крымчаков…

И сказала девочкаМне не холодно, мне стыдно,Заверните меня в край небес голубой,Страх и ненависть пишутся слитно,Страх, что звери людей повели на убой,Трава болит, небо болит, земля болитДо сих пор,Ветер болит, дождь болит,Катится солнце убитое с гор……………………………………………Видно детские вам не читали книжки,
И в садах городских не подсаживали на качели,Положите меня еще глубже, ниже,Стыдно… будут лезть…Золотую монисту подарить не успели.Звери вы, господа, звери,Во второй раз тоже звери…

Читаешь эти строки и вздрагиваешь: это не Александр Ткаченко написал, это сказал ребенок, которого расстреляли…


Написать правдивую книгу, не солгать ни читателю, ни самому себе, ни им — тем, кого убили, тем, кого закопали там, в противотанковом рву, на десятом километре от губернского города по Феодосийскому шоссе. С 11 по 13 декабря 1941 года там были расстреляны около 13 тысяч человек, среди них восемь тысяч крымчаков, около четырех тысяч евреев. После войны убитых кое-как перезахоронили родственники и городские власти, но многие остались там, во рву. Немцы спешили, а у расстрелянных были при себе золотые вещи, украшения, которые были спрятаны на теле. Этим воспользовались гробокопатели и варварски разграбили это место. Нет мертвым покоя. Душам их, костям их. Страшно. Когда вот так — страшно. Александр Ткаченко вместе с Андреем Вознесенским и адвокатом Владимиром Зубаревым не позволили глумиться над погибшими, сделали фотографии, отвезли их в Москву, несмотря на угрозы и оскорбления в свой адрес. И добились того, чтобы было построено каменное сооружение-памятник, укрывшее от посягательств несчастных, — «Поле памяти».

Эта книга и есть своеобразное «Поле памяти» практически исчезнувшему народу. Кто до этой книги знал о трагической судьбе малочисленного крымчакского народа?

Александр Ткаченко пишет о мистическом трагизме совпадения слов, о некоей трагической обусловленности произошедшего.


«Слово «Тафре» древнегреческое, из него сформировалось Тавр, Таврия, что означает РОВ. Далее. Само слово «Крым» произошло от тюркского КЕРИМ. Века поглотили смягчающее Е. КЕРИМ — значит КРЫМ, в переводе тоже означает РОВ. И что же получается?

В 41-м фашисты почти всех крымчаков расстреляли у рва и уложили в… ров…

Судьба? Рок? Ров… Ответа нет».


Зато есть эта книга. Прочитайте ее, и вы никогда не забудете этих строк. Вы проживете и переживете их, они останутся в вас навсегда. В мире, несмотря на огромное количество книг, — совсем немного таких, которые хотелось бы иметь на своей книжной полке, посоветовать друзьям, дать детям. Но эта одна из них — как краеугольный камень страшной истории XX века, который невозможно вытащить, обойти, позабыть, спрятать…


P.S.: Перечитываю статью… Судьба… рок… ров… прошло так мало времени после презентации книги, а Александра Ткаченко с нами уже нет. Эта книга — самый главный след, который оставил он на этой земле, один из последних крымчаков, но и один из первых.

Мы помним тебя, Саша…

Эдуард Кочергин. Академик-затырщик

Эдуард Кочергин «Ангелова Кукла». СПб.: ИД Ивана Лимбаха, 2007.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика