Современная словацкая повесть

Когда Рудо отвозят, Маришка осознает, что любит его. Она стоит и машет вслед «скорой», пока возмущенная Гунишова не загоняет ее в дом, чтобы пенсионеры, высыпавшие на дорогу, не таращились на Маришкины буйные груди.

Одевшись, Маришка в саду с полчаса поливает из шланга кровавое место действия. Потом берет тупую косу и идет накосить травы зайцам. На работу в богадельную кухню не торопится — у нее на то веская причина.

За отъезжающей «скорой» следит сторожкий Гарино. Когда дорога уже безопасна, он проходит во двор богадельни и ложится у конуры. От битмановских дверей прибегает битмановский щенок. Он так и не дождался утреннего угощения — у Битманов ссорятся, до щенка ли? Щенок, тут же кинувшись к Гарино, отрабатывает на нем свадебные движения; Гарино пахнет сукой.

— Ну-ка обработай его! — смеется во все горло Томаш Вайсабел. Раздосадованный Гарино отступает перед натиском молодого любовника к самым битмановским дверям. Йожко Битман чистит зубы во дворе: несчастный отец не верит Иоланке, что Гарнади осторожничал, и, поумнев только теперь, держит ее в ванной; для чего — Йожо точно не знает. Но сестра скажет ему, уж она-то не даст себя в обиду.

Гарино, решив, что Йожко ест пасту, вертит хвостом. Йожко сплевывает ядовито-зеленую фторовую пену прямо собаке на нос, и к Гарино возвращается утраченная молодость. Ментол щиплет его, как уже давно ничего не щипало. Гарино облизывается и отплевывается в свое удовольствие. Катается на спине, загребая передними лапами, прыгает, носится. Йожко Битман подыхает со смеху. Когда Гарино успокаивается, Йожко дочищает зубы. Гарино сидит поодаль и жалеет маленького Битмана — какой же пакостью приходится ему питаться!

Игор Битман выходит из дому и, кипя злобой, идет в богадельню. За ним двигает важный Гарино, заинтересовавшись ворсистыми брюками управляющего.

— Что случилось? — спрашивает Битман группку возбужденных стариков у входа.

Старичье язвительно обсуждает Вавреков способ охоты на крота.

Пока они растолковывают это Битману, Гарино трется о шерстяные брюки, стараясь стрясти с себя тех блох, что поглупее. Битман за разговором сажает Гарино на тяжелую цепь, а потом идет звать Маришку на работу.

Старый Яро, перемогая боль и не прихрамывая, идет к Цабадаёвой — попросить уксусу для лодыжки.

— Хочу одна побыть, — говорит Цабадаёва в знак приветствия.

— Только два слова, третье между ними, а четвертое рядышком, — испытывает Яро нищенский трюк Лоло.

— Приходи позже, Яро! Тяжко мне.

— За помощью пришел, — говорит Яро начистоту.

— Тогда входи! — Вдова впускает его в дом, обихаживает лодыжку и рассказывает о горьком визите.

— Бабские толки, — развенчивает Яро Катеринин сонник.

— Но и мне этой ночью сон привиделся! — признается Цабадаиха. — Мамка моя мне снилась. И прежде снилась, но никогда ничего мне не говорила. Ни слова ни разу не сказала! А тут, нынче ночью… В волосах у нее полно отрубей, а я ей и говорю — вымойте волосы, а она — волосы, мол, нужно маслить, маслом смазывать, а потом помню только слово «поди».

— Пустое все! — машет рукой Яро.

— Как — пустое? Она звала меня! — объясняет Цабадаиха.

— Катерина тебя расстроила, но все это ерунда против того, что случилось со мной. Садовник Димко умер. Свалило его мое письмо. Даже конверта не открыл… Забыл я, что у него слабое сердце. Убил я его, пани Цабадаёва.

— Старый Димко? — заливается слезами вдова. — Дай бог, чтобы земля наша на нем легким пухом лежала, сколько ж он ее перемотыжил, бедняга. Кому ж теперь мне рассаду продать? Так это по нему звонили — бесперечь звонят, каждый день кого-нибудь бог прибирает, куда столько гробов поместится? Народ с лучших гибнет, полову сам черт не возьмет. Лучше вас всех он был, на вас работал. А вы его ни в грош не ставили, пусть, мол, старый дурак надрывается! Ту лошадь бьют, которая тянет, чтоб еще больше тянула.

— Убил я его, — твердит свое Яро.

— Тот, что сверху, завсегда низшего долу гнет. Ты ставил себя выше его — порадую, мол, беднягу. Что я тебе говорила?

— Ты права была, чужой не утешит.

— Близится конец света, потому как мужчин от баб не отличишь, кому не лень, в чужие семьи суются, будто они ихние.

— Скажи мне, считаешь ли ты меня убийцей? — решается спросить Яро.

— У тебя был добрый умысел, Яро, хотя только его редко хватает. А убийца тот, у кого злой умысел, — грустно улыбается понятливая вдова.

— У него была легкая смерть, ей-богу, радовался письму. — У Яро легчает на душе, и он смелеет: — Пани Цабадаёва, иди за меня замуж!

Цабадаёва вздрагивает.

— Что ты сказал?

— Ты же хорошо слышала.

— И ты повторишь это?

— Если надо будет…

— Думала я про это, Яро. Но тогда не дождалась, и слава богу. Не знала бы, что и ответить.

— А теперь знаешь?

— Не пойду за тебя. Воротимся назад с нашей коротенькой дорожки!

Яро садится, молчит.

— Почему?

— Ради других. Не ты первый, кто приходил сюда покалякать. Перед тобой сватал меня Вайсабел. Тогда еще десять крон стибрил, — улыбается вдова воспоминанию.

Яро молчит, шмыгает носом.